Конечно, никак нельзя сказать, что обращение к стиховедению было только вынужденным. Но трактат показывает, что автор, во всяком случае, не намеревался ограничить себя стиховедением в строгом смысле слова (и тем более текстологией типа работы о Катенине – ср. в письме от 15 декабря 1935 г. о желании вылезти «из „текстологов“ в „гении“»). Трактат, помимо того что является реальным комментарием к стихам определенного периода, есть еще и опыт своего рода индивидуальной поэтики, свободно оперирующей элементами тематики, метрики и ритмики, композиции, поэтической лексикологии и синтаксиса, но в то же время – психологии творчества и биографии. Это смешение субъективных авторских показаний с положениями научного происхождения и назначения характерно для литературоведения между формализмом и структурализмом – в период, когда в России поэтика фактически перестала существовать. Обычно вместо нее использовали свидетельства писателей о творческом процессе, накоплении и отборе материала, поисках деталей, языковой работе и т. п., тогда как научную функцию стремились приписать сугубо идеологическим установкам (последнее имело место и в самой государственной идеологии, относительно которой утверждалось, что она основывается на научных посылках – «научный коммунизм» и т. д.). Текст Рудакова, однако, полностью свободен от советской догматики, что создает редкую возможность чтения в плане чистой истории филологии. Представления о «динамизации материала», о теме как абстракции, отвлеченной от конкретного словесного построения (гл. IV; ср. экспансию понятия «тема» в официальном литературоведении), восходят к формалистским источникам, а ряд наблюдений над тем, «как сделаны» стихи, перекидывают мост между этими источниками и позднейшими разборами и анализами поэтических текстов, характерными для филологии 60–70‐х гг. – времени возрождения поэтики.
Справка о первых публикациях работ, включенных в настоящий том
Становление жанра поэмы в творчестве Пушкина
– Пушкинский сборник / Латвийский гос. университет им. П. Стучки. Студенческое научное общество. Рига, 1965. С. 3–21.К изучению «Медного всадника»
– Пушкинский сборник. Рига, 1968. С. 92–113. (Ученые записки Латвийского гос. университета им. П. Стучки. Т. 106).О незаконченной поэме Пушкина «Тазит»
– Пушкинский сборник. Псков, 1973. С. 59–76. (Ученые записки / Ленинградский гос. педагогический институт им. А. И. Герцена).К вопросу о каменноостровском цикле
– Проблемы пушкиноведения: Сборник научных трудов. Рига: Латвийский гос. университет им. П. Стучки, 1983. С. 26–44.Отрывки из мыслей, наблюдения и замечания
(Памяти разговоров с чествуемым за рюмкой чая) – И время и место: Историко-филологический сборник к 60‐летию Александра Львовича Осповата. М.: Новое издательство, 2008. С. 169–176.Пушкинистские маргиналии
– Тыняновский сборник. Вып. 13: Двенадцатые – Тринадцатые – Четырнадцатые Тыняновские чтения. М.: Водолей, 2008. С. 100–118.Перечитывая Батюшкова
–О мировоззрении П. А. Вяземского после 1825 года
– Пушкинский сборник. Рига: Редакционно-издательский отдел ЛГУ им. Петра Стучки, 1974. Вып. 2. С. 123–166. (Ученые записки Латвийского гос. университета им. П. Стучки. Т. 215).Вокруг Кюхельбекера
– Пятые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига: Зинатне, 1990. C. 20–22.Неизвестные тексты Кюхельбекера в записях Ю. Н. Тынянова
– Пушкин и русская литература: Сборник научных трудов. Рига: Латвийский гос. университет им. П. Стучки, 1986. С. 88–97.Неосуществленные замыслы Тынянова
– Тыняновский сборник. Первые Тыняновские чтения (г. Резекне, май 1982). Рига: Зинатне, 1984. С. 25–45.К текстологии и биографии Тынянова
– Седьмые Тыняновские чтения: Материалы для обсуждения. Рига; М.: [б. и.], 1995–1996. С. 338–368. [Тыняновские сборники. Вып. 9.]«Не кинограмота, а кинокультура»: Кино и литература в творчестве Юрия Тынянова
(<О «Подпоручике Киже»>
– послесловие в изд.:Еще о замысле «Пастушка»
– Пятые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига: Зинатне, 1990. C. 65–68.