На ложи моем в нощех исках Егоже возлюби душа моя, исках Его, и не обретох Его, воззвах Его, и не послуша мене. Востану убо, и обыду во граде, и на торжищах, и на стогнах, и поищу, Егоже возлюби душа моя: поисках Его, и не обретох Его. Обретоша мя стрегущии, обходящии во граде: видесте ли, Егоже возлюби душа моя? Яко мало егда преидох от них, дондеже обретох, Егоже возлюби душа моя: удержах Его, и не оставих Его, дондеже введох Его в дом матере моея и в чертог заченшия мя
(Песн. 3, 1–4). После этого невеста снова по человеколюбию беседует со дщерями иерусалимскими (которых прежде сравнительно по красоте с невестою, уподобленною крину, Слово наименовало тернием) и, заклиная силами мира, возбуждает к равномерной любви, чтобы изволение Жениха и на них оказалось действенным. Но в предшествовавших беседах говорено было, какой это мир, в котором сии крепости и силы, и какое это изволение Любимаго от всего сердца и от всей души, и потому нет потребности снова длить слово о том же, когда обозрен уже нами смысл сих речений, достаточно объясняющий разумеемое в сем месте. Напротив того, поступим к продолжению слова, если только возможно будет и нам взойдти с этою совершенною голубицею, воспаряющею в высоту, и услышать голос друзей Жениховых, в чудо вменяющих восхождение ея от пустыни, которое тем паче увеличивает изумление в зрителях, что пустыня производить подобную, так что уподобляется она красоте дерев, возращенных в пустыне испарениями благоуханий; а благоуханиями были смирна и ливан. Вместе с испарением их воставала и восходила вверх какая–то пыль утонченных ароматов, так что вместо сей пыли, растворенной в воздух, было разлияние тонких ароматных частиц, от чего пыль подымалась прямо ввыспрь. Читается же сие так: кто сия восходящая от пустыни, яко стебло дыма кадящее смирну и ливан, от всех благовоний мироварца? (Песн. 3, 6)