Избраное

– Ты что же это, друг, лежишь с газетой?

Жена с работы – прямо в магазины,

Тащи, как лошадь, свертки да пакеты,

А он пришел, и нет ему кручины!

Ну, хоть бы ужин разогрел, солдат!

Ведь знаешь, что жена вернется злая.

Возьму-ка я сейчас вон тот домкрат

Да косточки твои пересчитаю!

Максим накрылся в ужасе газетой:

– Постой, не бей младенца, пощади!

Все разогрел: и кашу и котлеты.

Вон там снимай подушку и гляди.

– Ах, господи! – Варвара застонала. –

Ну как тебе хозяйство доверять?

Кастрюлю прямо дном на покрывало…

Помог. Спасибо. Нечего сказать!

Потом, надев домашний сарафан

И доставая свертки из корзины,

Частила: – Вот сосиски, вот сазан,

А это вот севрюга для Галины.

Смотри какая, правда, хороша?!

А то ведь Галка, ну буквально тает.

В чем, право, только держится душа?

Не спит, не ест, все мужа поджидает…

А муж хорош: не пишет и не едет.

Копает где-то камни у ручья.

Эх вы, мужчины! Нет у вас, медведи,

Где надо, настоящего чутья!

– Но-но! – Максим с улыбкою сказал. –

Давай за стол! К чему шуметь без толку?

А я таких огурчиков достал…

Мечта! Ты любишь пряную засолку?

У нас суббота нынче, не страдай…

Ведь тут пустяк… Совсем пустяк в графине…

– Огурчики? Постой, не открывай!

Огурчики я отнесу Галине.

– Ну что ж, отлично! – молвил Рыбаков. –

Рюмашка есть – закуска не кручина.

– Для рюмки, милый, кстати, есть причина:

Перехожу теперь на шесть станков!

У нас на «Красной Розе» порешили

Такие вскоре выпустить шелка,

Что все другие смежные текстили

От зависти сгорят наверняка!

Представь: на синем поле без узора…

Ах, нет! Чтоб ты наглядней представлял,

Дай карандаш! – Но тут из коридора

В дверь кто-то еле слышно постучал.

Она вошла, шагнув тяжеловато,

Осыпанная снегом и дождем,

И, улыбнувшись как-то виновато,

Вдруг прислонилась к косяку плечом.

– Галина! – Варя бросилась к порогу,

Порывисто подругу обняла. –

У нас испорчен лифт, а ты, ей-богу,

Одна на пятый… Ведь с ума сошла!

– Постой, Варюша! Я же вся в снегу.

Где вешалка? Мне помнится, в передней? –

Максим шагнул: – Позвольте, помогу,

Я кавалер как будто не последний!

Галина взгляд на Варю подняла.

А в нем тоска… Безжизненное море…

– Что, Галка? Что? Неважные дела?

Беда случилась? – Нет, Варюша, горе!

Прошла… Безмолвно села на диван,

Смотрела в сумрак строго и печально.

Взяла зачем-то поданный стакан

И все крутила ложкой машинально.

Потом взглянула в круглое трюмо:

– Что ж, тут любой, наверно, отшатнется…

Мне, Варя, нынче принесли письмо.

Андрей… Он не приедет… Не вернется…

Слова звенели холодно, как льдинки.

Казалось, что душе ее сейчас

Чужды все чувства. Ни одной слезинки

Не пролилось из потемневших глаз.

– Oн пишет мне… постой-ка, что ж он пишет?

Ах да!.. О том, что он не может лгать,

Что мой привет в таежном ветре слышит,

А сам в душе не в силах отыскать

Ни ласки, ни ответного огня,

В нем, как он пишет, что-то вдруг сломалось.

Нет, он не то чтоб разлюбил меня,

Но «жалость, Галка, понимаешь, жалость!

Она, как спрут, мне сердце оплела.

Прости, я знаю: жалость унижает.

Но если сердце с ней не совладает,

Любовь уйдет. И вот она ушла…

Нет, даже не ушла, но рядом с нею

Живет вот этот леденящий спрут.

Суди сама: ну разве так живут?

Живут – любя и вместе с тем жалея?

Нет, ты ни в чем, ни в чем не виновата!

Но я никак привыкнуть не могу…

И, все былое сохраняя свято,

Я честно ухожу, а не бегу.

Прости, Галина, мне ужасно больно.

Ведь я сижу, как Каин, над письмом…»

А дальше он… Но, кажется, довольно!

Хотя постой. Тут вот еще о чем.

Еще одна томит его кручина:

Мне будет трудно. Я же скоро мать!

А он отец. Он не забудет сына.

Он нам обоим станет помогать.

Вся эта многослойная постройка

Имеет и довольно прочный гвоздь:

В конце он пишет про Татьяну Бойко…

Да, без того, видать, не обошлось.

Нет, Варя, мне не надо состраданья.

Я думала. А впрочем, что слова?!

Прочти сама «сердечное» посланье.

А вдруг и я тут где-то не права.

Прочтя письмо, Варвара помолчала.

– Нет, не на том стоит, Галинка, мир! –

И вдруг со злобой тихо прошептала

Презрительно и твердо: – Дезертир!