Избушка на костях

– Живая, ты говорила, всегда при тебе, – пытаясь унять волнение, нетерпеливо напомнила я. Щеки горели так, что я приложила к ним ладони. – При тебе же?

Яга усмехнулась, будто я сказала что-то забавное, и кивнула. В окно, цепляясь когтями за резные ставни, заглянул Тень. Ворон громко и суетливо закаркал, а затем метнулся к хозяйке, желая усесться ей на плечо, но замер в полете. Недовольное цоканье Яги даже меня заставило втянуть голову в плечи. А уж я за то время, что мы прожили бок о бок, ее гнева навидалась!

– Потом нажалуешься, – махнула она рукой на ворона. – Как поругаются, так и помирятся. Давай, прочь!

Ворон, громко хлопая крыльями, пролетел над моей головой и скрылся в извилистом и темном коридоре избушки. Меня одолело любопытство.

– Что там?

– Тим твой с Кощеем переругивается. Ничего, сами разберутся.

Первым порывом было вскочить с лавки и броситься во двор. Я даже уперлась пятками в деревянный пол, но в последний миг, под многозначительным, чуть подтрунивающим взглядом Яги, осталась на месте. И правда, разве Тим – дите малое, чтобы бросаться ему на выручку? Вряд ли он порадуется, если щитом встану между ним и Кощеем.

– Ладно, – пробормотала я, стараясь не встречаться глазами с Ягой. – Рассказывай лучше про водяного!

С лешим, хозяином темного, бескрайнего леса со всеми его рощицами, холмами и оврагами, я успела познакомиться, а вот о водяном только слышала.

– Не водяной тебе надобен, девонька. Вернее, и он тоже, но только чтобы угощение преподнести – задобрить, а иначе вмешается, все дело испортит. Любит он своих русалок.

– Русалок?

Память услужливо, точно старая нянюшка, подсунула все те страшные сказки, которыми пичкают, точно лечебным, оберегающим от беды снадобьем, детей. Русалки – утопившиеся девицы, затаившие злобу на всех живых. Встретишь одну из них в реке или пруду и домой уже не вернешься: защекочет тебя до смерти мертвая красавица, утащит на самое дно, и последним, что ты услышишь, будет твой же смех.

– Утопленниц. Волос тебе нужен с головы одной из них. Три вещи нам понадобятся для мертвой воды. Волос – одна из них.

Я отрешенно кивнула. Все верно: мертвое к мертвому, как колосок к колоску. Так оно все и устроено.

– Одна иди, – между тем серьезно продолжила Яга. – Тима своего не бери.

За то долгое время, что мы провели в избушке, Яга смягчилась и друга моего называла по имени, а не как прежде: страж да страж! Но, как и раньше, стоило разговору зайти о нем, как наставница моя мрачнела, на лицо ее набегала тень, а между бровями залегала глубокая складка. То ли не доверяла она ему, то ли недолюбливала… Но точно ждала от него подвоха.

– Почему? – дерзко спросила я, упрямо вскинув подбородок. – Вдвоем дорога и веселее, и короче.

– Уж про короче – ты в самый корень зришь, – угрюмо согласилась Яга. Ее аккуратно подстриженные, ровные ногти принялись выстукивать по столу какую-то мелодию – быструю, беспокойную. – Только не про тот путь думаешь. Эх, ладно! Рано еще говорить об этом.

Я так и не привыкла к загадкам и недомолвкам, пропитавшим, как соленый пот рубаху в жаркий день, всю избушку и ее хозяйку. Как и в первый день, таинственные оговорки Яги вызывали лишь одно – раздражение, беспощадным пламенем разбегающееся по жилам.

На кончиках пальцев промелькнули зеленовато-оранжевые всполохи. Спину и плечи обожгло, будто по ним шустро пробежала огненная ящерица. Стихия огня, моя стихия, рвалась наружу, чтобы дать отпор обидчикам.

Вот только не было их передо мной.

– Одна пойдешь, – отстраненно, точно мыслями не здесь, сказала Яга. – Полынь с собой возьмешь. Не простую, заговоренную. Как окажешься у озера лесного, хлеб в его водах утопишь. Только с уважением, с почестями. Не швыряй его, как булыжник на дно. Надобно задобрить водяного, чтобы он не надумал вступиться за свою русалку.

– Не дурная же, – пробормотала я. – Понимаю.

Уведя руки за спину, хорошенько встряхнула кисти. Кожу перестало жечь пламя, и я с облегчением выдохнула. Яга и бровью не повела, будто то ее не касалось.

– Затем садись на берег и жди. Русалки любопытные, как кошки, а еще до молодого здорового духа жадные. Кто-нибудь из них непременно учует такую видную гостью, как ты, и выглянет из вод.

– А дальше что?

– Спросит она у тебя: «Полынь или петрушка?»

– И что мне ответить?

– Полынь выбирай.

За печью раздался тихий шорох. Мы с Ягой примолкли и покосились на угол печи, где обычно прятался домовой. Я его ни разу не видела, только слышала возню по ночам. Чего это он надумал показаться днем? Неужто Яга забыла его с вечера угостить молоком и остатками пирога? За ней такого не водилось.

– Подсобить решил, – пробормотала Яга, прищурившись. – Огонь в печи подгоняет, чтобы хлеб быстрее испекся.