Читаем Изгиб дорожки – путь домой полностью

Принимал ли уставший и разочарованный в жизни Браун фенциклидин, чтобы вновь почувствовать себя как в молодости? Интересен комментарий одного зависимого, что от этого наркотика «получаешь ощущения, как от нервного срыва». После тридцати лет в качестве заводилы, олицетворения новой черной парадигмы, эталона фанка, на который все должны равняться, может быть, такой химический тайм-аут стал для Брауна средством сбросить безрадостное напряжение и на время перестать быть «Тем самым». Может, ему и нужен был нервный срыв – долгожданный отпуск от бесконечной жесткости, мачизма и необходимости всегда оставаться «включенным». Это не лишено логики: можно было удариться во все тяжкие, но при этом утверждать, что виной всему химический джинн из бутылки. То, что Браун являл собой воплощение фанка, еще не значит, что его внутренний жизненный устав не был беспощадно рационалистическим, милитаристским и крайне суровым. С самого начала у него все было тщательно срежиссировано и каждый вечер должно было воспроизводиться с математической точностью. (Участникам группы недостаточно было просто начистить ботинки – чистить их надо было до зеркального блеска, иначе им урезали зарплату.) Смит точно подмечает, что в выступлениях Брауна даже моменты наивысшего напряжения были на самом деле детально выверены и отрепетированы. Под расшитой звездами мантией шоумена он носил тяжеловесные, непробиваемые доспехи.

История Брауна, несомненно, иллюстрирует темную сторону американской мечты (параноидальную, отчужденную, саморазрушительную), которую можно наблюдать на примерах идеологически совершенно разных фигур: от Говарда Хьюза и Хантера Томпсона до Элвиса Пресли и Майкла Джексона. (Простое ли это совпадение, что Брауна и Томпсона обоих по-своему притягивал – одного как соратник, другого как заклятый враг – Ричард Милхауз Никсон?) Иметь всё не значит быть счастливым; если на то пошло, это превращает тебя в бессменного дозорного на страже собственной жизни, отсматривающего записи с камер наблюдения на предмет налетчиков, недругов и туманных призраков. Браун умер одиноким стариком, стремление ни от кого не зависеть обернулось для него Мидасовым проклятьем. Он продолжал ездить в туры до самого конца – впрочем, не совсем ясно почему: из любви ли к своему делу, или, может, от безысходности, или же по финансовым причинам – он сам себя перехитрил и уже не мог остановиться. Было ли ему весело? Знал ли он вообще, что такое веселье или удовлетворение? Браун натренировался улыбаться, петь и кричать «I FEEL GOOD» («МНЕ ХОРОШО»), когда, возможно, хорошо ему вовсе не было. И к кому было бежать, с кем поделиться осознанием, что ты сам выстроил себе тюрьму из всего того, что должно было привести к свободе?

Браун умер на том же клочке земли в Южной Каролине, где и родился. На склоне лет он декорировал свою гостиную оковами африканских рабов и коробочками хлопка. Невольно задаешься вопросом, не слишком ли далеко невероятный жизненный путь в конце концов увел Брауна от изначальных ориентиров. «Для меня американская мечта стала реальностью», – замечает он в одной из автобиографий. Он получил все, чего только желал, но жизнь, казалось, становилась лишь труднее, поганее и тоскливее. В этом смысле его жизнь прошла по известной, классической траектории: самый заядлый работяга в шоу-бизнесе прикоснулся к наиболее низменным людским мечтам и стремлениям и в итоге дорого за это заплатил – собственной душой. Из басни о «Том самом» избранном можно извлечь немало уроков, и вот один из них: если во всем следовать за своим неуемным Ид, то можно достичь бешеных, поразительных высот, но к финалу главный герой доберется глубоко одиноким и измученным.


ПОСТСКРИПТУМ. Эта рецензия была написана в 2012 году, и я ни слова в ней не изменил, однако должен заметить, что с тех пор я прочел еще по меньшей мере три других биографии Джеймса Брауна – и в особенности описания последних лет его жизни. Все они по-разному отвечают на спорные вопросы вроде того, почему Браун угодил в тюрьму, как он подсел на фенциклидин и кто снабжал его этим наркотиком, а также кому могла быть выгодна его смерть. Можете начать с чтения главы о Брауне из отличнейшей книги Стэнли Бута «Масло ритма» («Rythm Oil»); потом советую обратиться к труду Джеймса Макбрайда 2016 года «Убей их и уходи. В поисках настоящего Джеймса Брауна» («Kill ’Em and Leave: Searching for the Real James Brown»); а затем попробуйте нагуглить исчерпывающий репортаж CNN 2019 года, где, помимо прочего, утверждается, что Брауна, возможно, убили и что его бывшая жена Эдриенн, может быть, умерла вовсе не от случайной передозировки лекарств. В настоящий момент наследие Брауна находится в щекотливом положении: между организациями, желающими объявить его вдохновителем и кумиром чернокожих, с одной стороны и нешуточными обвинениями в изнасиловании, побоях и употреблении наркотиков – с другой.

Птичья лихорадка: одержимость Чарли Паркером

Перейти на страницу:

Все книги серии История звука

Едва слышный гул. Введение в философию звука
Едва слышный гул. Введение в философию звука

Что нового можно «услышать», если прислушиваться к звуку из пространства философии? Почему исследование проблем звука оказалось ограничено сферами науки и искусства, а чаще и вовсе не покидает территории техники? Эти вопросы стали отправными точками книги Анатолия Рясова, исследователя, сочетающего философский анализ с многолетней звукорежиссерской практикой и руководством музыкальными студиями киноконцерна «Мосфильм». Обращаясь к концепциям Мартина Хайдеггера, Жака Деррида, Жан-Люка Нанси и Младена Долара, автор рассматривает звук и вслушивание как точки пересечения семиотического, психоаналитического и феноменологического дискурсов, но одновременно – как загадочные лакуны в истории мысли. Избранная проблематика соотносится с областью звуковых исследований, но выводы работы во многом формулируются в полемике с этим направлением гуманитарной мысли. При этом если sound studies, теории медиа, увлечение технологиями и выбраны здесь в качестве своеобразных «мишеней», то прежде всего потому, что задачей исследования является поиск их онтологического фундамента. По ходу работы автор рассматривает множество примеров из литературы, музыки и кинематографа, а в последней главе размышляет о тайне притягательности раннего кино и массе звуков, скрываемых его безмолвием.

Анатолий Владимирович Рясов

Философия / Учебная и научная литература / Образование и наука
Призраки моей жизни. Тексты о депрессии, хонтологии и утраченном будущем
Призраки моей жизни. Тексты о депрессии, хонтологии и утраченном будущем

Марк Фишер (1968–2017) – известный британский культурный теоретик, эссеист, блогер, музыкальный критик. Известность пришла к нему благодаря работе «Капиталистический реализм», изданной в 2009 году в разгар всемирного финансового кризиса, а также блогу «k-Punk», где он подвергал беспощадной критической рефлексии события культурной, политической и социальной жизни. Помимо политической и культурной публицистики, Фишер сильно повлиял на музыкальную критику 2000‐х, будучи постоянным автором главного интеллектуального музыкального журнала Британии «The Wire». Именно он ввел в широкий обиход понятие «хонтология», позаимствованное у Жака Деррида. Книга «Призраки моей жизни» вышла в 2014 году. Этот авторский сборник резюмирует все сюжеты интеллектуальных поисков Фишера: в нем он рассуждает о кризисе историчности, культурной ностальгии по несвершившемуся будущему, а также описывает напряжение между личным и политическим, эпицентром которого оказывается популярная музыка.

Марк 1 Фишер

Карьера, кадры
Акустические территории
Акустические территории

Перемещаясь по городу, зачастую мы полагаемся на зрение, не обращая внимания на то, что нас постоянно преследует колоссальное разнообразие повседневных шумов. Предлагая довериться слуху, американский культуролог Брэндон Лабелль показывает, насколько наш опыт и окружающая действительность зависимы от звукового ландшафта. В предложенной им логике «акустических территорий» звук становится не просто фоном бытовой жизни, но организующей силой, способной задавать новые очертания социальной, политической и культурной деятельности. Опираясь на поэтическую метафорику, Лабелль исследует разные уровни городской жизни, буквально устремляясь снизу вверх – от гула подземки до радиоволн в небе. В результате перед нами одна из наиболее ярких книг, которая объединяет социальную антропологию, урбанистику, философию и теорию искусства и благодаря этому помогает узнать, какую роль играет звук в формировании приватных и публичных сфер нашего существования.

Брэндон Лабелль

Биология, биофизика, биохимия
Звук. Слушать, слышать, наблюдать
Звук. Слушать, слышать, наблюдать

Эту работу по праву можно назвать введением в методологию звуковых исследований. Мишель Шион – теоретик кино и звука, последователь композитора Пьера Шеффера, один из первых исследователей звуковой фактуры в кино. Ему принадлежит ряд важнейших работ о Кубрике, Линче и Тати. Предметом этой книги выступает не музыка, не саундтреки фильмов или иные формы обособления аудиального, но звук как таковой. Шион последовательно анализирует разные подходы к изучению звука, поэтому в фокусе его внимания в равной степени оказываются акустика, лингвистика, психология, искусствоведение, феноменология. Работа содержит массу оригинальных выводов, нередко сформированных в полемике с другими исследователями. Обширная эрудиция автора, интерес к современным технологиям и особый дар внимательного вслушивания привлекают к этой книге внимание читателей, интересующихся окружающими нас гармониями и шумами.

Мишель Шион

Музыка

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное