Изгиб дорожки – путь домой

Пресли, возможно, искренне не осознавал, насколько он увяз в зависимости, потому что, в отличие от большинства наркоманов, ему никогда не приходилось обходиться без дозы. С его собственным кругом карманных докторов (таких Берроуз назвал бы «настоящими коновалами-рецептурщиками») у Элвиса никогда не возникало кризиса спроса и предложения. Он отвечал за спрос, они – за предложение. Самая большая проблема Элвиса с наркотиками заключалась в том, что у него не было проблем с наркотиками. Главным среди его легальных поставщиков наркотиков был печально известный доктор Ник – Джордж К. Никопулос. Для одного десятидневного тура в 1977 году Никопулос раздобыл Элвису 682 различные пилюли и таблетки, а также до жути сильнодействующий наркотик гидроморфон в жидкой форме. Позже в суде было установлено, что за последние семь месяцев до смерти Пресли добрый доктор выписал ему 8805 пилюль, таблеток, ампул и инъекций. Элвис также регулярно получал поставки от других врачей, которые стремились угодить кумиру. Однажды Никопулос сопровождал Элвиса на приеме у зубного; дантист ненадолго вышел за дверь, и даже доктор Ник не мог поверить своим глазам, когда Элвис начал шарить по кабинету, отчаянно ища кодеин.

Пристрастие Пресли к наркотикам впервые проявилось во время военной службы в Германии в конце 1950‐х – в период, когда, как утверждают по-настоящему преданные фанаты, «плохой парень» внутри Элвиса был по сути дела нейтрализован. Находясь за пределами базы в Бад-Наухайме – в каком-то смысле символично, что это старый лечебный курорт, – он познакомился с рецептурным амфетамином и стал его ярым энтузиастом. Когда 14-летняя Присцилла впервые очутилась у Элвиса в будуаре и не могла приспособиться к его распорядку, где день и ночь поменялись местами, рыжие пузырьки с лекарством пришли на помощь. Она побледнела, но Элвис ее успокоил. Ведь если препарат значится в «Настольном справочнике врача», то он не может быть наркотическим. Если бы Элвис допускал, что это наркотик, то ни за что бы к нему не притронулся! (Возможно, это звучало логичнее во времена, когда добрые дяди в белых халатах рутинно рекламировали сигареты.) Проблема в том, что когда ставишь свой метаболизм на амфетаминовые рельсы, то тем самым пролагаешь себе курс прямиком до нервного срыва. А чем же компенсировать гиперинтенсивный «зиг» спидов, как не медленным «з-з-з-а-а-а-гом» какого-нибудь снотворного? И вот, даже того не заметив, вы уже соскользнули на путь решения жизненных затруднений, который по логике своей является полностью химическим.

Один день из жизни: на завтрак заложить в нос ватные тампоны, пропитанные чистым жидким кокаином; затем опустошительное ассорти бифетаминов, чтобы задать всему дню хорошую скорость; на ужин целый хоровод транквилизаторов – вообще любых депрессантов. И все же, все же… В таком чрезмерном употреблении не было ничего дионисийского; для Пресли оно, кажется, было скорее вопросом планирования и контроля. Секс и наркотики никогда не были чем-то запойным – все должно было всегда идти строго по выверенному графику. В документальной фотоистории 2005 года «Элвис: Рассказ семьи Пресли» мы видим две книги с вытисненным на них золотом именем Элвиса: тоненький черный томик «Краткий молитвослов» «(New Testament Prayer Key») и толстенный цветной «Настольный справочник врача». (Последняя книга была его личной библией – наряду с Библией.) Жизнь становилась пространством все более и более замкнутым, а Грейсленд – собором, посвященным бесконечному самоанализу. Он стал сам для себя иконой задолго до того, как стал ей для всех нас.

Все эти выходки Элвиса в его последние годы, истории о простреленных телевизорах и транках по вене в итоге вернули ему славу, но слава эта была дурная. Панк не только не отвернулся от Пресли, но и вернул его к жизни в качестве своего рода отрицательного символа. Он стал воплощением Плохой Америки. Олицетворением декадентского рока. Иллюстрацией того, насколько больным и отчужденным в действительности было мейнстримное общество за закрытыми дверями. Спрятанный за фасадом язвительности, панк на самом деле был последней вспышкой подростковой искренности, искренним воплем замешательства, боли и ярости; он вовсе не отрицал досточтимую историю рок-музыки, а был конечной остановкой в ее маршруте. Элвис и панк хоть и не были связаны, но в слизистом воздухе конца 1970‐х определенно чувствовалось некоторое эдипово напряжение.