Изгнание

– Порядок навели довольно быстро, но жертв немыслимо сколько! Я отправил на место адъютанта, а сам сейчас же еду к Ники. Ему нужна будет помощь… Теперь все свалят на обер-полицмейстера, хотя распоряжалась там исключительно коронационная комиссия во главе с Бером и Воронцовым! Я знал, что министр двора что-нибудь нам устроит… Но чтоб такое!

– Но это же не нарочно…

– Конечно, не нарочно. Не злодей же он! Но с его подходом к организации можно было ждать любого бардака! Зачем они понастроили буфеты с подарками у рва? Никому нельзя доверять! Надо было самому все проверить, пусть бы Воронцов хоть каждый день на меня Минни жаловался. Да что уж теперь!

Вдовствующая императрица Мария Федоровна, которую в семье звали Минни, некоторое время после смерти супруга Александра III имела существенное влияние на сына. Она в свою очередь благоволила Воронцову, как другу покойного мужа, и прислушивалась к его мнению. Сергей не без основания полагал, что решение о передаче подготовки коронации министру двора не обошлось без участия матери Ники.

– Я в твоем распоряжении! Только скажи, что нужно делать!

– Спасибо, Пиц! Пока ничего не нужно. Сегодня Государь поедет к народу на Ходынку, в павильоны, а завтра нужно будет навестить раненых в больнице. Сейчас с ним обсужу. Нужно помочь семьям погибших и раненым. Пришлю за тобой, ежели будет необходимость.

Трагедия омрачила не только последующее празднование, но и светлые события недавнего прошлого. Императорское семейство с болью восприняло катастрофу. Переживали все, но кое-кто грустил особенно ярко, воспользовавшись несчастьем, чтобы свести счеты с Сергеем. Громче всех оплакивал беду клан Михайловичей, обвиняя генерал-губернатора во всех тяжких грехах, от самоустранения в обеспечении мер безопасности до личной черствости и жестокосердия. К ним, как ни странно, присоединились и многие друзья Великого Князя, знавшие его слишком хорошо, чтобы поверить в его равнодушие. Тем не менее лишь немногие родственники и приятели не отвернулись от него в те печальные дни.

Бал у французского посла, который тем вечером посетили Великие Князья и царская чета, подлил масла в огонь. Стоило бы отменить прием, но, видимо, посчитали неловким обижать представителя дружественной державы, который понес приличные расходы на организацию праздничного вечера.

На следующий день семейство завтракало у вдовствующей императрицы. Все говорили исключительно о катастрофе. Августейшая фамилия находила утешение не в тихой печали, а в бесконечных упреках и осуждении.

Греческие принцы, двоюродные племянники Сергея Александровича, сидели рядом с Эллой и пытались донести до нее свое негодование.

– Возмутительная безответственность! Охрана гулянья не была обеспечена! Устроители будто надеялись, что люди придут, чинно получат гостинцы и разойдутся. Глупая наивность! Виновные должны понести наказание! Они должны уйти в отставку! – наперебой восклицали Николай и Георгий, братья покойной супруги Павла.

– Слава Богу, что Сергея это не касается! – сухо ответила юношам Элла. Никогда и никому она не позволила бы осуждать при ней мужа. Уж она-то знала, каким ударом для него была гибель людей. Это рядом с ней он не мог всю ночь сомкнуть глаз, это перед ней суровый генерал-губернатор снимал защитные латы и не прятал раны.

В тот день монаршая чета вместе с Сергеем и Эллой навестили раненых в Старо-Екатерининской больнице. Они обходили пострадавших, присаживались на край кровати, говорили с ними. На раненых появление в госпитале Царя действовало похлеще хлороформа, на какое-то время забывалась боль, и прекращались стоны.

Всем семьям погибших была выплачена значительная сумма из средств Государя. Затраты на погребение тоже взял на себя Император. Губернатор организовал комиссию по сбору средств для пострадавших, и все они до самой революции получали пособия.

Но для кузенов-обвинителей все это уже не имело никакого значения. Как гончие псы, учуяв жертву, они с остервенением и азартом взялись загонять ее. Первичное расследование причин катастрофы было поручено министру юстиции Муравьеву. Однако, найдя прямую вину министерства двора и косвенную обер-полицмейстера, министр юстиции разочаровал жаждущую сурового наказания Сергею императорскую семью.

VII

Через два дня Павел наблюдал за гостями на балу в доме брата. Без малого две тысячи человек с удовольствием поглощали изысканные яства из меню, оформленного кистью художника Васнецова, пили прекрасные вина, танцевали и веселились. Ужасы Ходынки вспоминали в кулуарах с той лишь, кажется, целью, чтобы осудить хозяина приема, кормившего их. Уплетая за обе щеки стерлядь по-итальянски, жаркое из пулярды и дичь, они выходили из-за стола, чтобы шепотом поохать в тесной компании о каменном сердце Сергея Александровича.

– Не понимаю Сергея… – к Пицу подошел расстроенный двоюродный брат, Константин Константинович, который долгое время был их лучшим другом. – Не узнаю его…

Павел пожал плечами. Он решил не удостаивать ответа непонятную сентенцию, которая явно не несла в себе ничего доброго для старшего брата.