Изгнанник. Каприз Олмейера

Некоторое время ничего вокруг не шевелилось, кроме каноэ, бегущего вверх по реке с такой плавностью и легкостью, что движение не ощущалось вовсе. Над головой тучи сомкнулись в непроницаемый свод, словно им не давала разойтись какая-то мощная сила, по их неровной поверхности то и дело пробегали сполохи – слабое отражение далекой грозы, уже разразившейся на побережье и постепенно с низким, злобным ворчанием продвигавшейся вверх по реке. Виллемс смотрел на реку, оцепенев подобно всему своему окружению. Двигались одни его глаза, преследовавшие каноэ, которое размеренно, решительно и неотвратимо уносило Лингарда, как если бы оно уплывало не по великой реке в Самбир, а прямиком в прошлое, многолюдное и в то же время пустынное, похожее на старое кладбище со множеством запущенных могил, где похоронены те, кто уже никогда не вернется.

Время от времени Виллемс ощущал лицом доносившееся из-за леса теплое дыхание – одышку загнанного мира. Отяжелевший воздух разорвал резкий порыв ветра и принес с собой сырой вкус дождя. Бесчисленные макушки деревьев в лесу качнулись влево и вернулись в прежнее положение, отчаянно размахивая ветвями и шелестя листвой. По речной глади пробежала рябь, тучи лениво заворочались, меняя форму, но не положение, будто их кто-то тщательно перемешивал, а когда перестали дрожать даже самые тонкие ветки, на короткое время и землю, и небо вновь охватила великая неподвижность, сквозь которую пробивался далекий голос грома, непрерывно и настойчиво рокочущего с громкими трескучими раскатами, словно грозный, сердитый монолог разгневанного бога. На мгновение гром затих, прилетел новый порыв ветра, гоня перед собой белесый туман, наполнивший все пространство водяной пылью, разом скрывшей от глаз Виллемса и каноэ, и лес, и саму реку. Он очнулся от оцепенения, сиротливо поежился, посмотрел по сторонам, но не увидел ничего, кроме мелких водяных брызг, гонимых набиравшим силу бризом. Эту взвесь пробивали падавшие вниз большие тяжелые капли, звонко шлепая по иссохшей земле. Виллемс сделал несколько торопливых шагов по двору, как вдруг на него обрушилась сплошная стена воды. Она забивала нос и рот, поливала голову, липла к телу, сбегала по туловищу, рукам и ногам. Виллемс остановился, разевая рот; дождь лил на него водопадом, хлестал косыми шквалами, капли впивались в него сверху, со всех сторон; крупные, компактные они били со всех направлений, как будто их горстями швыряла разъяренная толпа. От потревоженной земли повалил пар, почва стала мягкой, плавилась под ногами, из-под ног вверх, навстречу потоку, падающему с хмурых небес, взлетали фонтаны воды. Виллемса охватил безумный ужас – ужас перед окружающим морем воды, бежавшей на него по двору, наседавшей со всех сторон, косыми полосами, розовыми от сполохов молний над головой, хлеставшей по лицу. Казалось, вода и огонь чудовищным образом перемешались в одну массу, чтобы вместе обрушиться на оглушенную землю.

Виллемс хотел броситься бегом, однако ноги разъезжались на земле, внезапно обратившейся в жидкую грязь. Он пробирался по двору, как сквозь толпу, нагнув голову, выставив плечо вперед, с частыми остановками, а иногда отступая на один-два шага, не в силах противостоять напору воды. Аисса не отставала от него, останавливалась, когда останавливался он, отступала вместе с ним, вместе с ним шла вперед по скользкому подъему. Первый же мощный ливень, казалось, смыл все, что прежде находилось во дворе. Глазу не за что было зацепиться. Дерево, кусты, дом, ограда – все скрылось за плотной завесой дождя. Волосы облепили голову, одежда пристала к телу, вода струилась по голове и плечам. Они терпеливо, медленно и прямо продвигались сквозь то вспыхивавшую, то мрачную пелену дождя под непрерывные раскаты грома, как два обреченных на вечную связь с водой, неприкаянных призрака-утопленника, вылезших из реки, чтобы посмотреть на всемирный потоп.

Слева из мглы, словно приветствуя их, показалось дерево, едва узнаваемое, высокое, неподвижное, терпеливое. Бесчисленные листья жалобно шелестели под каплями, с безжалостной торопливостью прокладывавшими себе дорогу через его крону. Справа из тумана выплыл почти черный дом, по крутым скатам крыши которого гулко барабанил дождь, а поток с шумом переливался через свес. Вода прозрачным мелким ручьем бежала вниз по сходням, а когда Виллемс начал подъем, обтекала его ступни, как будто он поднимался по руслу быстрой мелкой горной реки. Подошвы оставляли на сходнях грязные смазанные следы, на короткое мгновение нарушавшие чистоту потока. Наконец он добрался до помоста из бамбука перед дверью под нависающим краем крыши.