Изгнанники; Дядя Бернак: Романы; Война в Южной Африке: Документально-публицистическое исследование

Восстание должно было начаться в заранее всем известную ночь, причем решили атаковать Преторию, занять крепость и захваченные ружья и амуницию употребить на вооружение уайтлендеров. Замысел казался выполнимым, но для нас, имевших случай убедиться в военной доблести бургеров, подобный замысел казался слишком рискованным. Весьма понятно, повстанцы могли бы удержать за собой Йоханнесбург до тех пор, пока всеобщая симпатия, которую к ним питали во всей Южной Африке, не заставила бы Великобританию вмешаться. К несчастью, они усложнили дело просьбою посторонней помощи.

Господин Сесиль Родс (Cecil Rhodes) был тогда премьером в Капской колонии; человек громадной энергии, оказавший большие услуги Великобританской империи. Мотивы его действий для нас неясны, но, конечно, мы можем сказать только, что они не были скверными, а Сесиль Родс отличался своими широкими замыслами и очень простыми привычками. Чем бы он ни руководствовался, дурно ли направленным желанием подчинить Южную Африку под великобританское правление или горячей симпатией к уайтлендерам и их борьбе против несправедливости — верно то, что он позволил своему лейтенанту доктору Джемсону собрать конную полицию «Chartered Company», основателем и директором каковой компании был сам Родс, и действовать заодно с повстанцами в Йоханнесбурге. Далее, когда восстание в Йоханнесбурге было отложено, вследствие разногласия, под каким флагом они должны восстать, оказалось, что Джем-сон (по приказанию ли Родса или без его приказа) уговорил заговорщиков завладеть страной силами, далеко не соответствовавшими тому труду, выполнить который он взялся. Пятьсот полицейских с двумя полевыми пушками были теми смельчаками, которые вышли из Мефкинга и перешли трансваальскую границу 29 декабря 1895 года.

2 января 1896 г. они были окружены бурами близ Дорнгопа и, потеряв много убитыми и ранеными, голодные и с истощенными лошадьми, они вынуждены были сложить оружие. Шесть буров было убито в этой стычке.

Были сделаны решительные попытки для того, чтобы вмешать великобританское правительство в фиаско, и утверждали, будто бы министр колоний и другие государственные люди были осведомлены обо всем. Такое впечатление произвело кажущееся нежелание следственной комиссии вести расследование более энергично. Остается сожалеть, что не все телеграммы и письма были представлены по этому случаю; идея же, что это не было сделано из боязни, что господин Чемберлен и великобританское правительство оказались бы замешанными, является абсурдом уже вследствие того факта, что в числе членов следственной комиссии были сэр Генри Кэмпбелл Банерман и сэр Вильям Гаркурт. Допустимо ли, чтобы эти господа не решились действовать открыто из боязни повредить правительству или чтобы господин Чемберлен впоследствии имел бесстыдство публично и торжественно отрицать всякое знакомство с этим делом в присутствии этих же лиц, которые потворствовали бы ему в укрывательстве доказательств тех фактов, о которых он знал? Такое предположение просто смешно, но все-таки в нем видели причину того, что следственная комиссия сдерживалась в своих действиях из боязни скомпрометировать родину.

Даже самые злейшие враги Чемберлена должны сознаться, что он человек с светлым умом, человек настойчивый и человек, имеющий понятие о мерах, которые следует принять для достижения какой-нибудь цели. Допустимо ли, чтобы такой человек, знающий военные подвиги бургеров, смотрел бы сквозь пальцы на вторжение в их страну 500 полицейских с двумя пушками? Возможно ли, если бы даже он одобрил в общем этот план действий, чтобы он мог допустить такое безрассудство? Одобрив раз эту идею, неужели он был бы настолько легкомыслен, чтобы, услыхав о вторжении, немедленно принять самые энергичные меры к уничтожению того, что сам же задумал, и таким образом погубил бы свою затею? Зачем тогда он посылал в Йоханнесбург такие энергичные приказы, воспрещающие англичанам содействовать повстанцам? Все обвинение до такой степени нелепо, что только страдающие манией злопамятства или национальной ненависти решились бы убеждать кого-нибудь поверить этому.

Предположим на минуту, что великобританское правительство знало кое-что о готовящемся вторжении; что же бы оно прежде всего сделало? Добрался бы Джемсон до Йоханнесбурга или нет, но очевидно было, что в Южной Африке большая расовая борьба уже подготовлялась. Не постаралось ли бы оно под каким-нибудь предлогом увеличить в Южной Африке свои силы, которые были тогда так слабы, что не в состоянии были остановить течение событий? Конечно, правительство так поступило бы, однако ничего подобного не было сделано. Отрицание господина Чемберлена ясно и убедительно: «Я желаю сказать, в самом положительном смысле, что я ни тогда, ни вообще когда-нибудь не имел ни малейшего подозрения о враждебном или вооруженном вторжении в Трансвааль до, как мне кажется, кануна того дня, когда вторжение совершилось». (Британский Южно-Африканский комитет, 1897 г. № 6223).

Граф Селборн (Earl of Selborne), товарищ министра колоний, был не менее выразителен: