Изгнанники, или Топ и Харри

Тот, к кому он обращался, был мальчик лет десяти-одиннадцати, худенький, слабогрудый. Он стоял, видимый по очертаниям тени, в пяти шагах от Джо и Харки. Он был в мокасинах, кожаных штанах и куртке, прикрывающей пояс. Волосы, разделенные на пробор, были распущены, их удерживала только повязка на лбу. Одежда его была необычной; в это время года индейские мальчики уже не носили куртки. Он обрядился в праздничную одежду, украшенную вышивкой; это Харка мог различить и при свете луны и звезд. Харка узнал своего брата, о котором только что думал. Но не назвал его по имени, потому что не знал, хочет ли тот быть названным.

Харпстенна подошел к Харке.

– Это ты? – спросил он на языке дакота.

– Да, я.

– Я пришел сюда, – продолжал Харпстенна своим детским голосом, – потому что узнал, что вы здесь.

– Наш отец тебя уже видел?

– Да. Я спросил у него, где ты, и он ответил: «Иди к спящим. Там найдешь его». И вот я тебя нашел.

– Чего ты хочешь от меня? – В тоне Харки можно было уловить обиду.

– Харка Твердый Камень! Мы оба с тобой сыновья предателя…

– Молчи, если тебе дорога жизнь.

– Она мне уже не дорога.

И эти слова Харпстенна произнес своим высоким голосом, но детским было лишь их звучание, но не смысл.

У Харки было такое чувство, будто из него вытягивают внутренности.

– Есть много способов умереть, если хочешь это сделать, – ответил он горько и поэтому жестко.

– Я выбрал свой способ, Харка. Воины всегда могут сказать, что я сын предателя, который в нашем вигваме дал себя связать Тачунке-Витко как мальчишка и потом дал себя тайком освободить маленькой девочке Уиноне. Но впредь уже ни один мужчина не сможет сказать, что сам я не обладал ни большой силой, ни большим мужеством.

– И ты доказываешь это мужество тем, что приходишь ко мне?

Как раз в тот момент, когда Харка задавал этот вопрос, к ним подошел Маттотаупа, которого Харка заметил еще издали.

– Нет, – ответил Харпстенна в присутствии отца. – Я хочу доказать свое мужество не этим. Ведь я пришел сюда открыто; я назвал свое имя, и никто не помешал мне прийти к тебе.

До этого момента Харка оставался лежать подле своего Чалого и только поднял голову. Теперь же он встал. Он чувствовал, как отец ждал, что произойдет дальше, и где-то отдаленно, словно в тумане, в его сознании проступило, что Джо Браун наблюдает эту сцену, не понимая в ней ни единого слова.

– Как ты хочешь теперь доказать свое мужество, Харпстенна? – спокойно спросил Харка, ему было очень жаль брата, но его сотрясало скрытое волнение, ведь он только что узнал от Харпстенны о том, что пережил Маттотаупа в стойбище рода Медведицы.

– Как я хочу доказать мое мужество? Сейчас вы узнаете. Он, стоящий здесь мой отец, и ты, мой старший брат. Вы это узнаете. Я надел свою праздничную одежду, чтобы умереть храбрым, после того как…

При последних словах Харпстенна сунул руку под полу куртки, выхватил нож и бросился с ним на Джо, который не понимал их речи и потому никак не ожидал такого оборота. Но острие кинжала еще не успело проткнуть куртку инженера, как пальцы Харпстенны разжались, и он беззвучно осел на землю.

Джо Браун вскочил и с ужасом переводил взгляд с одного на другого. Маттотаупа стоял, не шелохнувшись. Харка воткнул лезвие своего кинжала в землю, чтобы очистить его, и потом снова сунул в ножны.

– Ради всего святого, что это было? – прошептал Джо. – Вы же говорили с мальчиком! Я и не подозревал, что даже такой ребенок способен на убийство. Харри, ты спас мне жизнь. Я этого никогда не забуду.

Харка не обратил внимания на его слова и даже не взглянул на Джо. Он взял ту шкуру, на которой лежал Джо, положил на нее убитого, еще раз посмотрел на худенькую детскую фигурку в праздничной одежде, вышитой Уиноной, на его лицо, освещенное луной, изможденное, как лицо старика, и перехлестнул края шкуры так, как они когда-то закрыли лицо матери Харки и Харпстенны. Этот покойник принадлежал Харке; никто не имел права к нему прикоснуться, изувечить или бросить останки на корм собакам. Харпстенна должен быть похоронен в своей нарядной одежде и со своим оружием; он пал в бою. Харка походил вокруг, подобрал четыре обломка шестов для вигвама и несколько кожаных шнуров, поставил штанги попарно, скрестив их. К точкам скрещения он подвесил мертвое обернутое тело за изголовье и за изножье, чтобы оно больше не касалось земли. Таков был обычай дакота хоронить своих мертвых, чтобы хищники не достали до них и не растерзали.

Харка остался сидеть при покойнике. Он подтянул к себе колени, обхватив их руками. Он складывал губами погребальную песнь своему младшему брату, не издавая при этом ни звука. Он пел для себя самого песнь о детях Маттотаупы, который некогда был великим вождем. Дух Харпстенны должен был примириться.

Белые мужчины, которые спали на деревенской площади и которые стояли в дозоре снаружи, не заметили ничего из произошедшего. Не прозвучало ни выстрела, ни вскрика. Только постовые у лошадей подняли головы, но поскольку Маттотаупа отошел оттуда, а Джо никого не окликнул, значит не было никакой тревоги и не требовалось никакого вмешательства.