Изгой

Он с друзьями, организовывая демократию у себя на Родине, думал, что игра будет с СГЦ и огнепоклонниками. Но расчет сил оказался не полным. Оказалось, СГЦ — не один игрок, это разные партии, кланы, корпорации, и все это отдельные силы со своими интересами. То же самое и у огневиков. Потом оказалось, что кроме них есть игроки — соседи, оказалось, что без власти шаха, каждый местный бай становится самостоятельной силой, потом появились религиозные игроки. Тысячи разных сил порвали страну. Тридцать лет там война, уже не упомнишь, кого с кем — все против всех. Да, конечно, Долина много дала человечеству за эти годы с точки зрения познания, теперь это полигон для социальных экспериментов, как вся планета Васту. Но весь бардак на Васту, начался с Весенней Революции в Долине Чобан. Там поднесли спичку.

Да ладно, Васту. Все сейчас хором говорят, что Аргунский Фюрер, утопивший 60 лет назад в крови Большой Континент на 5-й Z Аполлона, — зло, маньяк и прочее. Это просто теперь олицетворение всех темных сил. А ведь тоже хотел творить «добро». Прочитай его план войны с Ордой. План «Барбарис», на котором его подпись — там нет никаких концлагерей, геноцида, программы оседлости… Просто план был на 5 месяцев войны, в рамках летне-осеннего сезона. План был на 300 тысяч пленных, на их содержание был направлен нормальный бюджет, не предполагавший никаких ужасов. А это аргуняне, которые, вроде хорошо умели считать и планировать. Но пленных оказалось полтора миллиона в первые же недели войны. Просто никто раньше не видел, чтоб сдавались целыми дивизиями, и не мог такого предположить. Пайку пленного делили на пятерых. А потом война продлилась до зимы, деньги кончились, пути назад не было, и понеслось…

— Слушай, другой бы человек отыграл бы назад, когда увидел, куда все понеслось. Он же решили, переть по мясу, несмотря ни на что. Это зло.

— В том то и дело, когда границу перешел, на самом деле путь обратно еще дороже. В момент, когда он напал на Орду, он уже погубил свою Великую Аргунию. Отступай, не отступай, сценарии были только на смерть его империи и гибель десятков миллионов. Я это к тому, что они свой план готовили год и были уверены, что все офигенно просчитали до мелочей. План занимал три комнаты шкафов с папками.

Я голосовал год назад за то, чтоб зачистить Долину Чобан от теократов, за ввод миротворческих международных сил. Хороший был продуманный план, все прошло как по маслу, в точном соответствии. Но вдруг появились кочевники, которых не брали в расчет. Нам вояки положили на стол план спасения Долины. Нормальный такой, в принципе, планчик, на полмиллиона трупов. Генералы говорили, что это меньше, чем если оставить все на самотек. Это я качал против. Я сделал так, чтоб произошло, все как произошло. Все, что ты там видел, я позволил этому случиться. Я просто в этот раз не поверил военным. Задавят кочевников, появится что-то новое. Просто если ты включаешь такую трупорезку, она потом не останавливается, она сама живет и растет. Я не суеверный, но такие машины смерти, как будто разумны, они начинают потом сами формировать события, толкать все вокруг себя к новой крови и войнам.

Вагнер неожиданно для себя улыбнулся. Он часто слышал, что у «голубых» преобладают «задние мысли», но впервые услышал настолько развернутую и убедительную декларацию «заднего» мышления — осторожного, нерешительного. Это контрастировало с римским решительным профилем Гилаца, стоявшего у окна и смотревшего на ночной Мановах.

— Что ты ржешь? Это ты молодой — у тебя все еще спереди. А у меня сзади 20 лет в большой политике. Действие — последствия, действие — последствия. Возьмешь себя в руки, ясность в голове, все хладнокровно решаешь, делаешь, а очко-то ноет, чует беду.

Гилац тоже засмеялся, брызнув счастливыми искрами из синих глаз, когда он смеялся — не раскрывал рот, а сжимал губы, но растягивал их широко — почти до сушей.

— Спит Мановах, люди думают, что все идет по накатанной, что все впереди ясно и понятно, — Гилац страдальчески, сжав губы и сощурив глаза, смотрел на погасшие бледные силуэты небоскребов. — А на самом деле, Вань, впереди у нас очень непростые решения. Очень непростые. А последствия — страшно думать.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх