Изгой

Наконец, осознав, что я все-таки, видимо, на самом деле не могу, Лацио, взял управление на себя. У меня что-то помутнело, я будто стал видеть все со стороны. Дог поднял заднюю лапу и дал тугой струей в лопухи, накренив и прижав их к земле. Мне было стыдно, но я почувствовал облегчение, а потом меня даже возбудила эта ситуация. Синди улыбнулась, сказала «Молодец!», и весело зашагала в дом, потянув меня за шею поводком к своим ногам.

Мы прошли с ней в ее комнату, она сбросила платье, одела короткие джинсовые шортики и обтягивающую тонкую майку. Широко раздвинув ноги, уселась на кровати, копаясь в телефоне, одетом в розовый кожаный короб. Я возбудился до предела и, несмотря на гневные протесты Лацио, бросился длинными мощными движениями языка (он был, как лопата, словно специально для этого такой огромный и длинный) вылизывать ей ноги от щиколоток до колен, потом перейдя выше. «Фу!» — с отвращением отодвинулась Синди, глядя мне между задних лап, откуда торчало похожее на раскрытую помаду.

«Животное — и есть животное, это ты еще мужиков не видала. Этот хотя бы честен и верен», — сказал из дверей вошедший Грог, уже в спортивном костюме, который он, видимо, носил дома, — «Странное с ним что-то. Недавно же на случку водили. Придется еще разок». Я побежал от греха за Грогом — прочь из комнаты Синди, на ходу успокаивая Лацио «Видишь, а ты не хотел, зато теперь еще раз на случку сводят».

Ей 16, и, конечно, это все не очень хорошо с моей стороны, — думал я, сидя в спальной у Грога, за его креслом, глядя из-за спины с кем и о чем он переписывается. С другой стороны, это нельзя назвать совращением несовершеннолетней. Ни чего же «такого» не было же? Да и вообще, какие ко мне претензии, я же собака. Нет, преступления тут нет. Даже умысла на преступление нет. Ведь нельзя же назвать умыслом то, что в голове у пса. Я тут не хочу умалять сознание собаки, но точно же нельзя называть умыслом то, что происходит в голове у пса с подселенным чуждым сознанием. Правда же, да?

Тут я увидел, что хозяин чатит что-то интересное. Какой-то Хайт писал ему о Вагнере и его команде.

— Документы и биографии у них чистые, даже слишком. У ментов на них ничего нет, у Galaxy Sec тоже. Хотя молодые, могут и вправду быть чистыми. Их привел Джек Лот из ИнтерМедиа, но он подтверждает, что они зеленые и свежие.

— Они зазвездились на Васту. Их там могли курировать либо кто-то из теократов, либо вояки.

— Наши теократы про них ничего не знают, а к воякам у меня нормального входа нет. Если это армейская креатура, мы это не раскопаем.

— Здесь, в СГЦ за них вписался Гилац. Он точно не был с ними знаком раньше?

— Вроде нет, но надо покопать глубже.

— Плохо, если это люди Гилаца или военных. Мы столько тратим на все эти медиа-империи, чтоб они держали журналюг на цепи, а тут в решающий момент на решающих направлениях начинают маячить чужаки с вычищенными биографиями. Почему Лот пролажал, я же сказал ему их купить?

— Джекки пробовал, но им «вдруг» перспективы открылись на самом верху, он такие ставки перебить не может.

— Они две недели назад не могли знать про свои перспективы. Или знали? Тогда, значит, их Гилац ведет. Копай мне про них все. Мне надо знать, за кого они будут качать, когда начнем.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Волос и Лилит подрядились делать для Пауэлла фильм о достижениях и актуальных проблемах современного здравоохранения. Основная часть съемок велась в медицинском центре в Аламе на 4-й В Цефея. Это был, фактически, целый город-госпиталь со своим аэродромом, вертолетной площадкой, электростанцией. Здесь работали около 50 тысяч медиков и ученых, проходили лечение одновременно до полумиллиона пациентов. Центр был головной организацией для десятков других госпиталей, где лечились миллионы больных, и дистанционно консультировал пациентов и врачей на разных планетах во всех государствах, входивших СГЦ. Работал по коммерческим договорам и по программам государственной медицинской помощи.

Пауэлл в свое время и строил этот город, будучи здесь на протяжении 15 лет главврачом. Теперь, когда он ушел в большую политику, в Аламе оставалась его резиденция, где он проводил большую часть времени, где все вокруг его уважали и даже почитали. Здесь же он занимался научной работой, изучая способы борьбы с различными заболеваниями.

Отсняв за день несколько интервью с врачами и заведующими лабораторий, сюжеты о работе разных отделений, Волос и Лилит сидели в кабинете шефа реанимации с Пауэллом за столиком, пили чай, хрустели печеньем, переваривая съеденные в буфете мясные шницели. За окном резко упала ночь, город Алам светился синими огнями из окон сотен операционных, желтыми из тысяч палат корпусов, выстроенных вдоль ровных проспектов, игравших бледными отсветами от фиолетовых фонарей. На окраинах искрились разноцветными огнями кварталы гостиниц для родственников пациентов, еще дальше красным браслетом сверкал аэропорт.