Изгои Рюрикова рода

– Ступай теперь, Феоктист! – устало проговорил хозяин дома. – Я устал. Лишь только спадёт полуденный зной, я должен отправиться в княжеские палаты. А потом и ты жди гостей. Полагаю, ещё до наступления субботы князь Давыд пожалует к тебе. И тогда ты продашь ему корабли…

– …за бесценок[31], – добавил грек.

* * *

Иегуда не отрываясь смотрел в выпученные глаза Феоктиста. Скудная, полная унижений жизнь среди гоев давно уж обучила его искусству скрывать свои истинные намерения. Но всё же достичь умения Феоктиста ему так и не удалось. Чёрные, подернутые истомой глаза грека совершенно ничего не выражали. Зато его широкие губы извергали потоки слов. Зачем так много говорить? К чему тратить столько сил на неуместный торг? Иегуда всё уж давно для себя решил и отступать не намеревался. Но Феоктист не умолкал. Он вперил в Иегуду чёрные, пустые, как волчьи ямы, глаза и говорил, говорил, говорил. Он сыпал цифрами и доводами, он настаивал, он шипел и булькал.

– Зачем ты, зачем, Феоктист? Я разделил откуп по справедливости, на две части. Одну из них князь Давыд принесёт тебе в уплату за никчемные посудины.

– «Морской конь» и «Нептун» – прекрасные суда. В лучшие времена я выручил бы за них сумму, намного превышающую откуп Идумы! Но если в деле ты – выгоды не жди!

– Разве колдун, сын пряхи, которому вы поклоняетесь, не порицает стяжательство?

– Я желаю получить свою долю, раз я в деле…

– Ты получишь плату за корабли. Как только Давыд получит деньги, он купит их у тебя.

– Я желаю получить ещё половину твоей доли. Это справедливо. И не оскорбляй моей веры!

– Ладно, получишь, когда продашь корабли…

– Это несправедливо!

– Послушай, Феоктист, – Иегуда поднялся с места. – Вельвела ждёт. Красивое, капризное дитя! Не подвергай же меня новым испытаниям! После твоих несправедливых упреков я должен буду испытать всю силу её справедливого негодования!

– Быть под пятой у женщины? Подчиниться? – в глазах у Феоктиста впервые блеснул хищный огонек. – Женщина должна уметь ждать.

– Моя Вельвела ждать не любит…

– Поучи её плёткой! Пусть попляшет! – смех Феоктиста был подобен визгу несмазанных петель.

– Ступай, Феоктист! – Иегуда восстал из вороха подушек. К горлу подкатывал плотный ком желчи.

– Не досаждай мне своими советами, – продолжил Иегуда, направляясь к выходу из беседки. – Не уместно мне, правоверному иудею, избивать жену. Ещё миг – и ты призовёшь меня заниматься мужеложством, а я не желаю уподобляться твоим сыновьям.

На миг Иегуде почудилось, будто грек собирается ударить его. Раздался оглушительный треск, Феоктист подскочил с покрытой шёлковым ковром скамейки, на которой возлежал всё время их беседы. Иегуда выхватил из складок одежды кинжал с узким игловидным лезвием. Но Феоктист и не думал набрасываться на него. Наоборот, грузный грек кинулся к ограде беседки. Оттуда, из-за плотно переплетённых побегов клематиса, доносились оглушительный треск, стоны и возня.

– Ко мне, слуги! – возопил Иегуда.

Он слышал топот – слуги торопились на его зов. Он видел потное лицо Феоктиста, из чёрных провалов его глазниц лезла наружу неукротимая злость. Иегуда неистово размахивал кинжалом, рассекая побеги клематиса с таким остервенением, будто это было тело опостылевшего грека. На грудь и голову иудея сыпались листья вперемешку с лиловыми лепестками. Сквозь прорехи в живой изгороди он увидел беглеца в невообразимо неряшливой хламиде, растрепанной бороде и тяжелых, подкованных сапогах. Неужто русин? Лазутчик Давыда?

– Держи его! – едва слышно прохрипел Иегуда.

Первыми в беседку вбежали сыновья Феоктиста, вечно таскавшиеся следом за отцом, неразлучные Нарцизас и Онферий. Следом за ними поспешал верный и опостылевший Цуриэль. За старым воспитателем следовал ленивый и прожорливый Иоахим. Бездельник волочил ноги, поднимая невообразимую пыль. Иегуда схватил с мраморного столика кубок, чтобы исторгнуть наконец тугой, горький ком из глотки.

– Проклятые содомиты! Нерадивая челядь! Что за твари таскаются по моему саду? Изловить бородача! Подвергнуть допросу! Прочь, все прочь, проклятые содомиты!

Иегуда вопил, воздев руки к покрытому густым цветением потолку беседки. Рука всё ещё сжимала узкий кинжал. Пучеглазые сыновья Феоктиста попятились к выходу из беседки. За их спинами содрогались аккуратно подстриженные густы. По аллеям и дорожкам сада метались челядинцы Иегуды. Ловили бородача в подкованных сапогах.

– Проклятые содомиты! – хрипел Иегуда.

– Уйдёмте, мальчики, из этого вертепа, – пискнул Феоктист. – Этот дом полон ворья. Под каждым кустом сидит дознатчик или подосланный убийца.

Иегуда молчал. В груди его клокотал вулкан. Огромным усилием воли ему удалось сдержать гнев.

– Я разгневан! Я оскорблен! Назвать моих сыновей содомитами! – верещал Феоктист. Из его лысой макушки обильно сочился пот. Обрамлявшие плешь седоватые кудели сделались влажны, но глубокие провалы глаз снова опустели.

– …но я вознесусь над твоими оскорблениями, жидовин!

Шествуя по дорожкам сада, Иегуда долго ещё слышал мышиный писк Феоктиста и недовольную воркотню его пучеглазых отпрысков.