Изгои Рюрикова рода

Утомлённый обильными возлияниями и дракой, омытый солёными водами моря, Миронег улёгся на бережку, в тени утёса. Сладкий сон сморил бедолагу. Во сне к нему явилась Тат. Она танцевала для него, она пела чарующие песни, она ходила босыми ногами по горячему пеплу едва остывшего костра, и её обнажённое тело овевали степные ветра. Миронег тянул к ней руки, и она позволяла трогать своё твёрдое и упругое, как у юноши, тело. Она расплетала косы, позволяя ветерку играть волосами. Она поддавалась на ласки Миронега, становясь покорной и податливой. Миронег осыпал её поцелуями, щекотал усами, слизывая солёные брызги с кожи, а она смеялась незнакомым, неведанным ему ранее, беспечным смехом. Но вдруг что-то спугнуло её. Тат схватила с земли шаль, закуталась в неё, по своему обыкновению, с головы до пят да и побежала по берегу, понеслась быстро, будто низко летящая чайка.

– Красивая баба, но больно уж своевольная. Да и к тому ж колдунья она. Причём колдунья чужая, не нашего роду-племени. Степным, тёмным богиням поклоняется, – говорил премерзкий, всезнающий, самонадеянный голосишко. – Такую захочешь прибрать к рукам – выйдет боком! Да и не до баб сейчас. Давыдушка при деньгах оказался, расплатился. Полна мошна монет! Пора садиться на корабль, да и за море!

Миронег почувствовал сначала знакомое томление под ложечкой – предвестие рвотных позывов. Он пытался разомкнуть веки, но они проявляли непокорство – ни за что не хотели открываться. Миронег силился поднять руки, потереть глаза, но и руки не слушались его. Тогда черниговский уроженец попытался повернуться на бок. Успешно подавив стон, не издав никакого иного шума, повернулся на правый бок, подтянул колени к груди. Только тогда удалось приоткрыть левый глаз. Он увидел картину, сделавшуюся для него за время пребывания в Тмутаракани вполне обычной: гладкая, лишь слегка искривлённая волнами поверхность моря, лунная дорожка, чёрные силуэты кораблей, пришвартованных у причала. Более ничего. Однако премерзкий голосишко продолжал тревожить его слух. Болтливый самаритянин распинался совсем неподалёку. Наверное, он, а это, скорее всего, был Борщ, расположился в подбрюшье прибрежного утёса. Залез, поганец, в щель и распинается почем зря!

Внезапно постылое блеяние Борща разделилось на два голоса. Второй голос показался Миронегу более властным и басовитым.

– Велел нам досточтимый Цуриэль убедить владетельного князя в необходимости покупки двух ни на что не годных кораблей. Должен я испросить мнения Богово и донести его до князя в правильном толковании. Часть полученных за суда денег – наши. Но только если Давыд Игоревич купит их! Понимаешь? – гудел второй голос.

– Ах, ваше благочестие! – заскулил первый голос с интонациями Борща. – Будучи свидетелем вашего обряда, заверяю, что имей я средства, сам купил бы корабли! Клянусь светлым ликом Ярила! Ах, как вам было тяжело, мой господин! Он моего взора не сокрылось ваше одиночество…

– Бежать, плыть, лететь, подобно стае гусей! – воскликнул второй, властный голос. – Как только достопочтенный Цуриэль доставит деньги, тут же немедля на корабль и…

– Жалко гусака! Хороший был, умный! Слова трех языков мог понимать! – отозвался второй. – Я, ваше благочестие, до сих пор плачу. Да и куда нам плыть? Чем добудем себе хлеб за морем? Кому надобно там наше волхование, да и без гуся…

– У-у-у, проклятый Миронег! – вскричал второй голос. – У-у-у, вечно голодная прощелыга! Отвратный, любострастный и прожорливый…

– Довольно клясть христианина, – в беседу вступил третий голос, тихий, вкрадчивый, ранее слышанный, но не узнаваемый.

И уж он-то долгонько не умолкал. Бормотал возмутительные речи, многие имена поминал неодобрительно, подговаривал волхва к бессовестному вранью. Совратительные речи сопровождались сладостным бренчанием множества монет, воздыханиями удовлетворённой алчности, благодарным блеянием, преисполненным греховной гордыни хвастовством. А Миронег слушал ни жив ни мёртв.

– Всё сделаем как положено, досточтимый Цуриэль. Сильного призовём к борьбе, слабого – к смирению, – проблеял Возгарь. – Инда победит сильнейший!

С наступлением рассвета, когда заговорщики удалились по крутой тропе на прибрежный утёс, а море отступило с отливом, обнажив влажный, усыпанный ракушками песок, Миронег очнулся от тяжёлой дрёмы. Он умылся солёной водой, отжал исцелованные морскими волнами порты и рубаху, пробормотал, истово крестясь:

– Воистину, важнейшие вещи познаются через сны, посланные тобой, Господи!

Черниговский уроженец недолго размышлял. Прикинул тягость епитимьи, которой следовало подвергнуть себя после предания греху тайного соглядатайства, и поспешил следом за преподлыми заговорщиками по крутой тропке, ведущей к городским воротам.

* * *

Вот она – знакомая ограда. Миронег глубоко вдохнул благоухание цветов и полез наверх.

– Буду поститься, Господи! – приговаривал он, обдирая заголённое брюхо о шершавую поверхность каменной кладки. – Стану все требы отправлять исправно! Колени до крови сотру, но…