Изгои Рюрикова рода

Затрещали колючие ветки, осыпались на заботливо обработанную землю лазоревые лепестки цветов – Апполинарий Миронег снова проник в Иегудин сад. На этот раз намеренно.

Он пробирался по садовым дорожкам то бегом, то ползком, тряс похмельной головой, припоминая дорогу, долго кружил между стволами, приминая тяжёлыми сапогами ухоженные цветочные грядки. Елозил пузом по влажной траве, скрываясь от пытливых глаз садовника. Так он достиг знакомого фонтана и смог напиться и освежить голову. Мироздание заиграло свежими красками, и пред глазами Миронега наконец возникла беседка. Да, это была она, укромная обитель, идеальное место для интимных бесед с глазу на глаз. Разросшиеся побеги скрывали собеседников от глаз посторонних. Их речи были непонятны шныряющей повсюду челяди, потому что беседовали они на ромейском языке. Впрочем, один из двоих знал латинский язык плоховато, то и дело сбивался на речь русинов, горячился, кричал. Миронег затаился под благоухающим, покрытым лазоревыми цветами и отвратительно колючим кустом.

– …Убью! – услышал он хриплый голос. – Ни к чему русскому князю твои лукавые плутни. Его давно уж считают мёртвым. Так пусть и отправляется к мертвецам! Да и кто хватится его? Он не княжеского рода!

– Его убить – проще нет дела! – отвечал ему голос тихий, но твердый. – Он так и сидит возле пристани, смотрит на море, словно смерти дожидается. Но как избавиться от Володаря?

– Тако же: убить!

Миронег дрогнул, заслышав звук удара. То ли от пережитых страхов и треволнений, то ли от ежедневного обжорства и перепоя, а, скорее всего, оттого что Иегудин сад являлся Богом забытым, проклятым местом, чрево Миронега снова взбунтовалось. Внутри Миронегова живота будто ожил сказочный змей, непоседливый, ядовитый. Поганая тварь заерзала, взрыгнула, принялась подстрекать несчастного Миронега справить нужду и малую, и большую, и незамедлительно, и не сходя с места.

– Пресвятые угодники! – прошептал он.

Он возился, постанывая, силясь унять непослушное чрево, которое то и дело давало о себе знать чередою непристойных звуков, но прислушиваться к разговору не забывал. Уж больно любопытным оказался разговор!

– Володаря так просто не прирежешь. Он воин, и при нём дружина, – говорил Иегуда Хазарин.

Миронег, стараясь не тревожить великолепие растений, подобрался поближе. Густа чащоба изумрудных листьев, надёжно прикрывает людские грехи. Плотно переплетены толстые стебли, не оставляют лазейки для Миронегова ока. Ах, вот и щёлка отыскалась. Миронег погрузил лик в душистый ковёр цветущего плюща – и едва не ахнул! Бородатый, краснолицый Давыд Игоревич умастил на коленях бочкообразное пузо. Сидит, пыхтит, большим ножичком поигрывает. Кушак снял, рубаху распустил, будто он и никто иной хозяин в этом доме. А между тем это не княжеские палаты! А вот и хозяин дома! Миронег нащупал на груди, сжал в ладони распятие, зашептал мысленно молитву, отгоняющую соблазн душегубства. Вот оно, Иудино семя! Проклятый торгаш! По чьему же образу такая красота изваяна? К горлу Миронега подступила тошнота, но он не мог отвести глаз от смуглого лица, украшенного печальными очами и ухоженной, изящно посеребрённой бородой.

– Неуютно мне, Давыдушка! – проговорил хозяин дома. – Неуютно мне ступать по родным камням, пока князь Володарь по белу свету расхаживает!

– Дак он за морем!

– Море-то можно и в обратную сторону пересечь! Когда князь Володарь возжелает вернуться на родину, не миновать ему Тмутаракани!

– Милости просим! – хмыкнул князь Давыд. – Встретим честь по чести!

– Ой, тяжко мне! Ой, трудно! – торгаш схватился руками за голову. – Не знаю, как и сказать! Более прочих боюсь главной из бед: нанести оскорбление твоей княжеской чести.

Миронег во все глаза смотрел на Иегуду. Нет, он не мог обознаться! По смуглой щеке торгаша пробежала блестящая слезинка.

– Не томи, Юда! Говори прямо, – набычился князь. – Ты друг мне. Для друга я многое готов стерпеть! Да что там! Для друга я на всё готов!

– Ведь Володарь родня тебе. Оба вы Рюрикова рода князья…

– И что?

– А то! Нет горше утраты, чем утрата княжеской чести!

– То – правда!

– Правда и то, что побратим твой и родич князь Володарь Ростиславич – сын приснопамятного управителя Тмутаракани Ростислава Владимировича…

Иегуда помедлил, сделал глоток из изящного серебряного кубка, глубоко вздохнул. Миронег переводил алчный взор с лица иудея на уставленный снедью стол и обратно. Чудные дела! Вкушать такие яства, не испытывая радости! Ох, тяжко ж было Иегуде! Иегуда плакал. Князь Давыд смотрел на него исподлобья, испытующе. Молвил сурово, словно медведь взревел:

– Говори Юда, что известно тебе о замыслах Володаря! Говори!

– О замыслах людских лишь Всевышнему известно. – Иегуда возвел очи горе и проговорил быстро, желая поскорее исторгнуть изо рта паскудные слова:

– Володарь предал друга своего, Демьяна Твердяту. Предал друга драгоценного, многожды и деньгами ссужавшего, и в делах ратных помогавшего…

– Сие известно мне! – князь Давыд вскочил на ноги. – Говори, что знаешь, нехристь!