Изгои Рюрикова рода

Уличка привела их на небольшую площадь, из которой, как ручьи из лесного озерца, брали начало ещё две, совсем уж узкие улицы. Высокие дома отбрасывали на камни густую тень. Деревянные лестницы с резными перильцами вели на увитые цветущими растениями галереи верхних этажей. Под сводами одной из галерей, за ниспадающими побегами плетистых роз пестрели златотканые шелка. Лавочник-иудей разложил товар на дощатом прилавке. Тут же рядом стоял прикрытый расписными шелками паланкин. Полуобнажённые чернокожие носильщики расположились на отдых в тени одной из галерей. Их было восемь, юношей с девически гладкими, лишёнными волос лицами. Все в высоких тюрбанах и шёлковых сандалиях на кожаной подметке, в шёлковых же, разноцветных шароварах – прислужники богатой, а возможно, и знатной госпожи. Юноши-евнухи тихо переговаривались между собой или смиренно дремали, в то время как говорливый торгаш-иудей нахваливал свой товар и возносил благодарности матроне, почтившей высоким внимаем его лавчонку. Торгаш подносил штуку материи к носилкам. Разворачивал, нахваливал, выбегал на середину тихой площади, где солнечные лучи оживляли игру красок на нежном шёлке. Дама снисходительно улыбалась ему из паланкина. Володарь засмотрелся на огненный ореол, осенявший её головку, и совершенно позабыл о Саче. Наперсница матроны, сидевшая напротив неё в паланкине, громко препиралась с торговцем. Звуки её голоса, подобно летучим тварям, взлетали над площадью. С головы до пят покрытая чёрным, мерцающим шелком, старуха и голосом, и видом походила на огромную ворону. Её ромейский выговор походил на речь Володарева старого наставника, монаха Михаила, который обучал княжеских детей греческому языку.

– Надо было взять с собой телохранителей, – говорила чёрная спутница матроны. – От этих чернокожих евнухов никакого проку. Смотри-ка, милая Елена: чуть мы остановились – они уж разлеглись в тени. Уж и спят, пожалуй.

– Оставь, няня! Пусть себе отдыхают, – отвечала матрона. – Кто станет грозить дочери Фомы Агаллиана?

Тем временем Сача уж успела оббежать, и не раз, вокруг площади. Не преминула заглянуть в каждую щель и за каждую дверцу, алчно посматривая на князя. Торговая площадь оказалась полна соблазнов! Здесь торговали не только шелками. Пытливые глаза Сачи углядели и расшитые шёлком пояса, и расписную посуду, и затейливые бронзовые украшения. Девчонка посматривала на своего господина в тщетной надежде, а тот уж не раз пожалел о том, что по дурости забрёл в торговый квартал с пустым кошелём. Но как было уйти, если вот она – дева иконописной красоты? Не видывал он ранее таких-то! И прикоснуться нельзя, но можно хоть речи послушать. И Володарь смотрел, и Володарь слушал, не замечая алчной ревности Сачи. Наконец половчанка не выдержала, дернула Володаря за рукав.

– Ах, какие красивые материи! – проговорила она на языке племени Шара. – Они похожи на те шелкотканные ковры. Моя прабабка родилась в тех местах, где умели их делать. Я их видела давно! Я помню!

В густых тенях галерей появлялись и исчезали очертания редких прохожих. Вот тёмная тень мелькнула стремительно, что-то тускло блеснуло. Сача кинулась в сторону. Конь последовал за ней, словно привязанный. Володарь от неожиданности едва не вывалился из седла. Он слышал каркающий вопль старухи, всхлип и причитания жидовина-торгаша, дробный топот деревянных подмёток Сачи и треск рассекаемого шёлка. В его глазах мелькали чёрные тела евнухов-носильщиков. Белые на чёрном глаза, розоватые губы, обнажённое железо кинжалов. Вот один из них пал на камни площади, и Володарь изумился, увидев кровь чернокожего евнуха. Она оказалась так же красна, как кровь его, Володаря Ростиславича. Сача крутилась в разноцветном вихре косичек. Железо в её руках несло смертельную угрозу, но она была окружена врагами.

Володарь сжал коленями бока Жемчуга, и конь кинулся в атаку. Меч с угрожающим шипом вышел из ножен. Он перечёл всех противников. Всего лишь семеро пеших, но один, очень уж борзый, вознамерился поднырнуть под брюхо Жемчуга, рассчитывая поразить в самое уязвимое место. Он-то и пал первым. Сача в невероятном прыжке сумела ранить его, а Жемчуг довершил дело острыми копытами. Откуда-то набежали люди, обличием похожие на монахов, в длинных одеждах из грубой, неокрашенной материи, перепоясанные пустыми ножнами, головы скрыты островерхими капюшонами плащей. Ни следа монашеского смирения, ни тени благочиния не нашёл в них Володарь. С ним схватились вёрткие, опытные бойцы. Сача визжала, призывая на их головы погибель. Но вряд ли кто-нибудь из них понимал язык племени Шара.