Изгои Рюрикова рода

И он хлопнул по спине одного из носильщиков. Хлопнул лезвием окровавленного меча, плашмя, оставив на чёрной коже видимый кровавый след. Прислужники пустились рысью. Шёлковые занавески затрепетали. Жемчуг принял с места скорым шагом.

* * *

Таинственная матрона и её наперсница-ворона жили в большом доме, окружённом садом. У высоких каменных ворот стояла стража, все исконные ромеи – ясноглазые, безбородые, с правильными, прямыми чертами неподвижных, будто посмертные маски, лиц. Все смотрели на него с недоверчивым изумлением, но, повинуясь властному окрику «вороны», распахнули перед мордой Жемчуга тяжёлые створки ворот.

Володарь усмехнулся – стражники, облаченные в полный, богатый доспех, почти не имели при себе оружия.

– Что уставился, ясноглазый? – оскалился Володарь. – Разве не видывал князей? Почто пялишься на мой меч? Или сроду такого железа не видывал?

– Император Алексей издал указ: страже константинопольских патрикиев оружие при себе не носить. Ничего, кроме кинжалов с лезвием длиною не более чем в пол-локтя… – хмуро пояснил один из стражников. – Проезжай, рыцарь. Тебя нам только и не хватало! Дом Фомы Агаллиана приветствует тебя!

Едва евнухи внесли паланкин в пределы ограды, шелка распахнулись и златокудрая белокожая дева выпорхнула под ослепительный солнечный свет. В своих белых одеждах она напоминала мраморную статую, украшавшую фонтан во дворе.

Белый, розовый, голубоватый камень, кристальная прозрачность водных струй, изливающихся из амфоры в руках полуобнажённой девы, придерживающей изящный сосуд за горло, – это странное сходство ослепило Володаря, и он плотнее притиснул к груди отяжелевшее в забытьи тело Сачи. Жемчуг стал посреди двора, сам подобный мраморному изваянию. Алые капли, сбегавшие с напитанных кровью повязок, казались особенно яркими на фоне сверкающего мрамора.

Над их головами возвышался украшенный барельефами портик. Прямо перед ними выстроились ряды колонн. Великолепие дома Агаллианов сделало князя молчаливым и послушным.

– Мы вылечим её! – голос девы звучал в гармоничном созвучии с пением фонтанных струй. – Ах, моя спасительница, воительница, Артемида победоносная!

Она протянула к Саче руки. Рукава шёлкового одеяния соскользнули к плечам, обнажив белоснежные руки. Лицо девы казалось таким же белым и неподвижным, как лицо статуи, но голос казался преисполненным искреннего сочувствия. Дева отважно приблизилась к Жемчугу, провела рукой по окровавленной шее коня, проговорила повелительно:

– Она совсем плоха. Ослабела! Хадрия, распорядись снять юношу с коня!

– Я и сам могу сойти, – буркнул Володарь. – Да и не юноша я. Чай двадцать третий год минул.

Князь, придерживая бесчувственную Сачу, попытался сойти с седла. Его рубаха и штаны перепачкались кровью, но алая влага перестала сочиться из ран половчанки. Она, казалось, спала. Смуглое лицо Сачи сделалось голубоватым, дыхание – медленным, губы запеклись.

– Эх, если бы на ней была кольчуга и наручи!.. – вздохнул Володарь. – Примите её, что ли! Того и гляди помрёт.

Набежали суетливые холопья, приняли половчанку с седла унесли в дом, и широкий двор снова опустел. Из-за окованных позеленевшей медью дверей, в тени мраморных колоннад слышались приглушённые голоса и звуки шагов – более ничего. Златокудрая дева поспешила вослед прислуге, на ходу отдавая распоряжения. На широком, обсаженном вековыми платами дворе с Володарем остались лишь «ворона» Хадрия и мосластый веснушчатый конюший. Пока парнишка обихаживал Жемчуга, пока Володарь смывал с себя кровь, обливаясь водою из поданной Хадрией корчаги, явился длиннобородый старик в синем хитоне и с высоким посохом в руках.

– Волхв? – усмехнулся князь, протирая влажную грудь чистой холстиной. – Не слишком ли много волхвов на мою головушку?

– В Константинополе волхование карается казнью! А это добросовестный христианин, премудрый старец, наставник хозяина дома, Фомы Агаллиана… – прокаркала Хадрия, но старик не дал ей договорить.

– Фома Агаллиан со всей почтительностью просит тебя, чужестранец, пожаловать к его вечернему столу завтра, перед закатом. Нынче достопочтенный Фома не в силах принять тебя. Важные заботы, неисчислимые скорби, тяготы управления огромным состоянием, недуги – всё разом навалилось. Прими чистую одежду как один из даров неиссякаемой благодарности за спасение жизни единственной дочери моего патрона и ступай себе!

Произнеся эту речь, старик протянул Володарю пахнущий лавандой сверток. Володарь покрыл тело прохладным шёлком, перепоясался. Конюший подвел Жемчуга.

– Не беспокойся о воительнице, – «прокаркала» Хадрия. – Елена Агаллиана не оставит свою спасительницу без внимания.

Володарь сел в седло, тронул поводья, и конь медленно повёз его к высоким воротам через странно-пустынный двор.

– Не печалься, князь, – «прокаркала» Ходрия ему вослед. – Можно спать в сене над корчмой и оставаться счастливым. Беда свила гнездо под этими мраморными портиками! Возвращайся, князь, привези в седельных сумах счастье и для нас!

* * *