Наконец Елена привела его в пиршественную залу. Гости расположились в самых живописных позах вокруг большого, выложенного зеленоватым мрамором бассейна. Елена усадила Володаря на мягкое ложе. Прислужник поставил рядом с ним треножник с яствами на серебряном подносе. Князь прислушивался к шелесту голосов и благозвучию музыки. Поверхность воды, сплошь устланная розовыми лепестками, была совершенно неподвижной. Володарю страстно захотелось взбаламутить её ладонью, но ему помешал величавый муж. Украшенный множеством браслетов и колец, он величественно нёс на седеющей голове увесистую корону.
– Тебя приветствует Никон, брат Фомы Агаллиана, – провозгласил он, и розовые лепестки задрожали на спокойной доселе поверхности воды. – Слава князю Рюрикова рода!
– Слава! – дружно отозвались несколько голосов.
– Поднимем чашу за спасителя Елены Агаллианы! – золотоносный Никон отставил на сторону мощную десницу, и слуга вложил в неё наполненный кубок.
Другую чашу, увесистую, изукрашенную изящной чеканкой, с поклоном подали Володарю.
– Пьём за здоровье князя Рюрикова рода! – снова рявкнул Никон.
– За здоровье князя Володаря! – отозвался стройный хор голосов.
Где-то что есть мочи ударили по струнам. Высокие чистые голоса завели душевную песнь о великих подвигах среднего сына тмутараканского князя Ростислава Владимировича. Володарь поначалу смутился, а потом сладчайшее вино ударило ему в голову. Блеск золота и разноцветье одеяний, ароматные дымы курильниц, благоразумные речи, сосредоточенные лица братьев Фомы Агаллиана, их пронзительные голоса, провозглашающие здравицы в честь безудельного князя, танцы закутанных в шелка смиренниц – всё воплотилось в приятнейшее из сновидений.
Володарь вскоре понял: пиршественное собрание посвящено не только его героическому деянию. Младший брат хозяина, иссечённый шрамами, молчаливый и неказистый с виду Фотий, намеревался отправиться за море, к берегам осажденный фемы Диррахий, чтобы помочь императору Алексею в его противостоянии с Робертом Гвискаром.
Прислуга разносила вина и яства. Гости провозглашали здравицы в честь хозяина дома, его братьев и жены. Юные танцовщицы с бубенцами на щиколотках и запястьях кружились над бассейном, между ложами. Володарь с изумлением заметил среди них своего недавнего знакомца Галактиона. Мальчишка глумливо хохотал, пытался хватать танцовщиц за края одежд, прыгал, подобно ретивому козелку, пока не свалился в бассейн. Володарь и сам сделался нетрезв. Странная лень навалилась на него, истома слепила веки. Сквозь полудрёму он слышал приятное пение кифар и многоголосый, весёлый говор.
Твердая, цепкая, будто рачья, клешня ухватила его за запястье. Дёрнула некрепко. Володарь вскинулся, потянулся правой рукой в левому боку туда, где на широкой перевязи висели ножны.
– Ты дома, Володарь Ростиславич, – проговорил тихий, проникновенный голос. – Пока отдыхай от боев.
Володарь открыл глаза. На ложе рядом с ним сидел бочком, по-простецки тщедушный и горбатый Фома Агаллиан. Зала вокруг казалась совсем пустынной. Лишь в отдалении слышался звук оживлённого разговора, а неподалёку, за одной из колонн кто-то всё ещё задумчиво пощипывал струны кифары.
– Послушай, князь! – проговорил Фома. – Ты сумел защитить мою дочь единожды. И я, и весь род Агаллианов высоко оценил твой подвиг. Но мы осмелимся, пожалуй, просить тебя о большем. Наступили странные времена. В городе Константина стало неспокойно. Город наводнён беженцами и попрошайками, а моя дочь – чрезвычайно деятельная натура. Она опекает убогих сирот. Вот и недавно сам видел на паперти церкви Николая Угодника одного из таких. Старец седобородый, горбатый…
Фома Агаллиан внезапно и весело рассмеялся задорным мальчишеским смехом. Глаза его живо заблестели, он лукаво глянул на Володаря.
– …Нет, не такой как я! Я рождён был кривобоким, никогда не садился в седло. А тот, кого я видел на паперти Святителя Николая, получил увечье в бою. Видел бы ты его! Язвы, разорванные, едва зажившие жилы, вонючие лохмотья, а под ними поблескивает медь доспеха. Кто знает, что на уме у этого калеки-нищеброда? Достанет ли сил у друнгария виглы[23]
изловить всех злодеев и злоумышленников?Фома тяжко вздохнул, ещё раз испытующе глянул на Володаря и наконец заговорил о главном:
– Я прошу тебя послужить моей дочери, рыцарь. Нет нужды тебе, знатному чужестранцу, воевать за интересы империи. Пусть воюют такие, как мой брат Фотий. Он уж отдаст воинский долг за всё наше семейство. Ведь ни я, ни младшие мои братья Никон и Филипп, ни тем более мой сын Галактион не пригодны к воинской службе. В этом и счастье нашего дома, и его позор.
– Зачем ты говоришь мне всё это?! – рыкнул Володарь.
Фома Агаллиан стал надоедать ему. Ах, эти прилипчивые, пронзительные взгляды! Ах, это притворное и приторное почтение!
– Мне нужен кров и пища для дружины… И ещё: я хочу вернуться на родину.
– Послужи – и вернешься… – последние слова Фомы Агаллиана заглушили звонкие удары литавр.