Изгои Рюрикова рода

Едва ступив на храмовую паперть, и он забывал о суетности дворцов и торжищ. На молебствии, под звонкими сводами храма Святого Мира[24] они слушали голоса певчих. В исполинских чертогах Святой Премудрости[25] они отстаивали вечерни и причащались Святых тайн. Володарь с замиранием сердца снова и снова смотрел на расписные в небесную синь своды, на смиренные и строгие лики, но мириады огоньков, возжигаемых прихожанами во славу и в память. Под церковными сводами облик Елены менялся. Страстная мольба делала её ланиты яркими, глаза оживлялись, наполнялись влагой искреннего умиления или неизбывной тоски, с чела слетала маска неприступной гордыни, твёрдые, как у всех Агаллианов, черты смягчались. Простое и милостивое лицо её делалось похожим на тот самый лик предоброй Богородицы в синем уборе, на который так любил молиться Володарь.

Князь недоумевал: о чём может печаловаться, чего столь страстно желать прекрасная, добродетельная, всеми без изъятия почитаемая дева? Володарь стеснялся заговаривать с нею, опасался расспрашивать. И в доме Агаллиана, да и в общественных местах говорили на греческом языке. Если и слышалась иноплемённая речь, это были или сквернословие варяжских солдат, или каркающие призывы иудеев-торгашей. Поначалу Володарь смущался, умолкал, подолгу подбирая слова чужого языка. Ему хотелось поговорить складно, чтобы речь текла вешними ручьями, чтоб струилась витиевато, так же складно, как это получалось у насмешливого всезнайки и пьянчужки Галактиона. Володарю хотелось расспросить Елену, оградить от напастей не только силою меча. Но как это совершить, если печальные очи её хранили неразрешимую загадку? Довелось ему лишь один раз услышать, как Хадрия упомянула о каком-то потерянном женихе, уехавшем три года тому назад и пропавшем безвестно. Да какие там женихи! Разве для такой девы не сыщется муж? Это при несметном-то богатстве? Это при отце-то хитроумудрённом? Это при красоте и добродетели несказанной, сказочной? Да и как посмел-то потеряться тот жених! Володарь тискал рукой рукоять меча, дёргал поводья, маялся в бездействии. Верный Жемчуг прядал ушами, дескать, чего тебе, хозяин, недостает в агаллиановом дому? Или служба не по чести?

В тот памятный день, едва войдя под своды храма и заняв свое обычное место, неподалёку от алтаря у левого ряда колонн, в том месте, где солнечные лучи рисуют на полу причудливые узоры, Елена погрузилась в молитвенное оцепенение. Хадрия неотлучно находилась при ней, но Володарь не мог устоять на месте. Он снова и снова обходил по кругу галереи и залы Святой Софии. В тот день он снова надолго задержался возле полюбившейся ему фрески, он снова в смущении ловил взгляд Иоанна Крестителя, и чудилось ему, будто давно потерянный и забытый друг смотрит на него. Потерянный… Потерянный?

– Тебе по нраву мозаика Деисус? – кто-то обратился к нему звенящим, высоким голосом. – Я тоже неизменно и навсегда очарована ею. Как жаль, что имя мастера забылось! Михаил Дука послушался совета и ослепил его. А потом…

Володарь обернулся. Елена и Хадрия стояли рядом с ним, чуть позади, возле левого плеча. Хадрия была, как обычно, черна и смотрела на Володаря внимательными, вороньими очами. Елена же, напротив, светло улыбалась. Пышная прядь цвета красного золота выбилась из-под зеленоватой кисеи покрывала. Пальцы крепко сжимали огарок толстой свечки. Руки её оказались так горячи, что воск размягчился, измялся, будто тонкий шёлковый платок.

– …а потом художник умер от многих ран. Он был старый человек, – завершила свою речь Елена.

– Этот человек… твой брат говорит, что это Иоанн Креститель… Так вот этот Иоанн Креститель очень похож на моего стародавнего друга. Если мозаика выложена недавно, не с него ли писан образ? Мой друг был частым гостем в городе Константина. Ах, прости… – и он в замешательстве умолк, подбирая нужные слова.

Ослеплённый блеском золотых волос, очарованный, он напрочь позабыл язык ромеев и заговорил с дочерью Агаллиана на родном наречии. А она, заметив его волнение и пытаясь разрешить неловкость, снова заулыбалась.

– Я знаю язык русичей. Понимаю каждое слово, даже брань, но стесняюсь говорить. Мой жених, Демьян, научил меня многим словам, и вот теперь мы с тобой говорим на родном ему языке. Но ведь ты из других мест, не из Новгорода. На твоей родине так же говорят? Ах, ты и не заметил!

Елена звонко рассмеялась. Впервые за долгое время он видел её веселой. И даже старая «ворона» Хадрия растянула рот в подобии жалостной ухмылки.

– Жених благородной Елены Агаллианы, – «прокаркала» она, – это знатный человек из Новгородской земли. Он уехал и пропал. Благородная Елена молит Богородицу о скорейшем его возвращении. Его имя – Демьян.

– Не о Твердяте ли толкуете? – изумился Володарь.

Елена вспыхнула. Свечка в её кулаке превратилась в плотный ком.

– Так ты невеста Демьяна?!

– О, да! – её лицо порозовело, глаза вновь наполнились тревогой. – Ты знаешь его, рыцарь? Знаком? Но ты ведь княжеского рода! Ты не из Новгорода! Может, бывал в тех местах?