Изгои Рюрикова рода

Огромный скакун стоял под ним, подобно изваянию, и ни разу не попытался укусить чертовку. А та лишь искоса, сквозь слёзы посматривала на его кованое налобье да на украшенную медными бляшками узду. Смуглолицая, крепенькая, слишком отважная, чтобы бояться огромного рыцарского коня – она бранилась на непонятном языке, сглатывая детские слёзы. Вот протопал мимо ушастый ишак. Трудолюбивая скотинка везла в седельных корзинах свежеиспечённый хлеб. Завернутые в чистые холстины янтарные кругляши оглушительно благоухали. Возница ослика – престарелый ромей – шагал рядом, весело поигрывая хлыстиком, задорно напевая. Девчонка шумно сглотнула слюну, и Лауновех понял: она очень голодна. Мелкая монетка, едва коснувшись шершавой, натруженной ладони пекаря, исчезла в складках широкого пояса. Взамен Лауновех получил ещё тёплый, увесистый хлеб. Он разломил его на две части, роздал обоим: и плачущей девчонке, и её совсем уж диковатому брату. Этот скуластый и раскосый молодец, широкогрудый, с детски-наивным, любопытствующим взглядом чем-то приглянулся Лауновеху.

– Жаль будет убивать простака, – словно угадав его мысли, проговорил Мундомат.

Верный оруженосец топтался рядом, не выпуская из руки стремя хозяйского коня.

– У тебя в котомке был виноград, – отозвался Лауновех. – Достань и отдай им.

– Зачем кормить убоину перед смертью?

– Не пререкайся, глупый упырь! Или ты намерен сражаться с ними? Кто же станет жертвой при таких условиях, ты или этот воин-степняк?

Мундомат уставился на раскосого мальчишку-великана.

– Да он и мечному бою не обучен…

– А вдруг? Или ты хочешь знать наверняка? – Лауновех по-волчьи оскалился, и Мундомат повиновался.

Отринув стыд и гордость, начисто позабыв о слезах, девчонка с жадностью набросилась на пищу, но скоро ей стало трудно глотать, она закашлялась, и Лауновех отстегнул от седла флягу.

– Вкусно? – спросил Лауновех на языке ромеев. – Пей!

Девчонка зыркнула на него из-под пушистых ресниц, промолчала, поняла ли?

– На каком же языке говорить с тобой, дикарка? – пробормотал Лауновех. – Эх! Вот нежданное затруднение!

Тут она пробормотала что-то, показывая ему пустые ладони.

– Сгрызла? – усмехнулся рыцарь. – Этот богатырь – твой брат?

Теперь Лауновех пытался говорить с ней на италийском наречии. Ответом ему стал заинтересованный огонёк в глазах.

– Нравится ли тебе здешний виноград? – он протянул ей тёмно-пурпурную гроздь. – Это ранний сорт. Попробуй!

Сача оторвала от веточки несколько ягод, положила в рот, скривилась. Мэтигай же, напротив, торопливо сжевал всю гроздь. Сок раздавленных виноградин струился по его подбородку.

– Я хочу купить ваших коней, – проговорил Лауновех. – Вы больше не нужны безудельному князю. Вы – не христиане. Империя не примет вас. Но на вырученные от продажи коней деньги вы сможете купить место на корабле и отправиться домой.

Девчонка-лошадница заволновалась пуще прежнего, повернулась к своему брату, зашептала. Лауновех неотрывно смотрел на её ладони. Сплошь испещрённые сложными узорами, они непрестанно двигались. Казалось, вовсе и не требовалось слуха, чтобы понять речи половчанки. Она желала продать лошадей. Ей надо как можно скорее попасть на родину, к отцу, в степь. Она совсем не боялась его. Отважная дурочка навыдумывала всякого: если рыцарь явился без доспехов, то его намерения самые миролюбивые. Да, она продаст ему лошадей. Знает ли рыцарь-латинянин цену хорошим лошадям?

– Сейчас такие времена, – Лауновех насупился, опустил долу взгляд, всем своим видом показывая неизбывную печаль. – Мы имперские служаки. А империи сейчас тяжело. Друнгарий виглы скупердяйничает, недоплачивает. Городская казна должна нам круглую сумму, но мы сторгуемся, женщина. Я готов уплатить ровно столько, сколько стоит место на корабле. Сейчас у пристани стоит «Морской лев». Этот дромон – собственность тмутараканских купцов, и он отходит к берегам Русского моря завтра на рассвете.