Изгои. Роман о беглых олигархах

Эта вечеринка в Ноттинг-Хилл была похожа на тысячи подобных сборищ. Все прочие, которым вход на подобные вечеринки заказан, узнают о них из специализированных изданий, объединенных общим названием «глянцевые журналы». Журналишки – мерзость, журналистишки, в них пописывающие, – мерзость в квадрате, те, о ком пишут журналистишки, – мерзость в степени «бесконечность». Это кучка прохиндеев, мерзавцев и подлецов, отпетых жуликов и спесиво-надменных бабенок в открытых, расшитых блестяшками платьях. Прохиндеи и мерзавцы, сумевшие вытащить из мутной воды садок золотых рыбок, пили шампанское и коньяк, перекидывались репликами, содержащими многозначные цифры, рассуждали о контрольных пакетах и новых предметах роскоши, приобретенных ими, чтобы кичиться перед себе подобными. Между группками прохиндеев сновали юркие дамы, чьи затянутые в блестящую ткань тела придавали им схожесть с рыбами. То были одинокие по той или иной причине особи женского пола, стремление которых поудачней пристроить свои прелести никогда не вызывало противоречий в обществе, ибо всяк старается для себя, любимого, живем один раз. Так не наплевать ли, что рядом прохиндей, когда он богат и щедро дает тратить «на шляпки»? Помимо «одиночек» возле прохиндеев отиралась светская обозревательница с псевдонимом Беата Геккель, специально ради такого дела прикатившая из Москвы и постоянно шикающая на таскающегося за ней, словно на привязи, фотографа. Публику, собравшуюся в честь презентации модной художницы, считающейся законодательницей тенденций, госпожа Геккель отлично знала, и ее узнавали, приветствовали кивком головы, позволяли некоторое время стоять рядом, роняя специально для нее пару никчемных сплетен, годных для опубликования в журналишках, с которыми Геккель сотрудничала. За это ей платили деньги, бесплатно кормили в ресторанах, одевали в некоторых доморощенных модных домах. У Геккель были накачанные силиконом губы, немного расплывшаяся талия и легкомысленный взгляд на вещи, словом, она была в своей стихии, она была счастлива. Настоящее ее имя было Оля Герасимова, но для светского общества оно звучало чересчур примитивно или, как обычно говорят медийщики, «не в формате».

Официально вечеринка называлась «коктейль-пати крейзи арт», неофициально же сами участники называли ее «бал эмигрантов», хотя таковых среди присутствующих было примерно половина на половину. Не-эмигрантскую половину представляли счастливые владельцы английской недвижимости, не порвавшие с родиной. Большинство мужчин медленно двигались от картины к картине, некоторые пытались понять что-то в манере модной художницы, но это было нелегко. Художница, по собственному признанию, и сама «не понимала подчас, что она нарисовала», особенно когда работала ночью, а смотрела на портрет или пейзаж днем. Иногда она меняла названия своих картин. Так «Осень в Фонтенбло» стала «Ужином при лампе с шагреневым абажуром», «Туфелька» превратилась в «Автобус на Кейптаун», «Рыночная торговка» в «Игуану» и так далее. Ожидать, что простые смертные хоть что-то поймут в таком творчестве, было бессмысленно, но художница была женой одного весьма влиятельного прохиндея, и все называли ее мазню новым словом в искусстве. Подобных «творческих» жен это общество порождает регулярно. Помимо хозяйки студии среди присутствующих была замечена супруга известного рейдера, которая вздумала стать писательницей. Ее история сама по себе просилась на бумагу в форме если и не романа, то по крайней мере фельетона. Здесь все не ограничилось только псевдонимом, супруга рейдера изменила имя и вместо Любы стала Юдифью. Рейдер был влюбчивым иудеем, лишенным предрассудков, но поскольку он занимал некую ступень в общественной российско-еврейской иерархии, то не мог позволить кому-либо при случае попенять ему на гойскую жену. Люба прошла через соответствующую процедуру, приняла иудаизм, а так как фамилия рейдера была не слишком благозвучной с точки зрения массового российского читателя, то Юдифь в качестве псевдонима взяла себе ее сильно обрезанный вариант и сделалась писательницей Юдифью Луцкой. За небольшой гонорар она наняла двух «негров» – студентов литературного института, и благодаря колоссальным вложениям в собственную раскрутку продала несколько сотен экземпляров своего дебютного романа. Остальное раздарила знакомым.