Изгои Вечного города. Первые христиане в Древнем Риме

Разумеется, после официального признания христианства Константином христианам, прежде всего их руководителям и идеологам было важно показать, что империя и христианство не противоречат друг другу, что императоры с самого начала поддерживали верующих и наказывали их врагов. Однако чисто политические мотивы кажутся недостаточно объясняющими изображение сочувствия христианству со стороны императоров I в., тем более, что ряд оригиналов апокрифических сказаний, по-видимому, были созданы до (а некоторые и задолго) официального утверждения христианства в империи. Да и сама фантастическая ситуация, в которой происходит «обращение» императоров, указывает на ее происхождение в низах христианского населения под влиянием устных рассказов, фольклора. Все эти легенды становились частью сакральной «истории» торжествующего христианства с самого начала его возникновения, наполненной такими чудесами, какие вряд ли могли представить себе авторы писаний Нового Завета.

Произвольное введение второстепенных исторических лиц в вымышленные события и в другое время действия характерно не только для собственно рассказов об императорах, но и для жанра в целом. В начале Учения Аддая апостола упомянут наместник Сирии, Финикии, Палестины Сабин, сын Евстрагия (невероятное сочетание имени-отчества для римского наместника). Такой наместник не засвидетельствован нигде, но Иосиф Флавий упоминает Сабина, прокуратора Иудеи в 4 г. до н. э. Возможно, составители апокрифа воспользовались этим именем, так как он мог запомниться на Востоке. При нем в Иудее вспыхнуло мощное восстание, Сабин с военным отрядом подвергся длительной осаде; восстание это было жестоко подавлено наместником Сирии Варом (Иудейские древности, XVII, 10). Использование имени Сабина, хоть и превращенного из прокуратора в проконсула, создавало для легенды определенный исторический фон. В апокрифы могли вводиться и лица, чьим прообразом служили реальные люди, но, как и апостолы, поставленные в фантастические обстоятельства. Так, в «Мученичестве апостола Павла» действует христианка, «знатнейшая римская матрона» Плавтилла, которая присутствует при казни апостола, отдает ему свой плат, а после казни чудесным образом получает его обратно. На самом же деле эта женщина — упоминаемая Тацитом Помпония Грецина — была женой Алла Плавтия (отсюда Плавтилла — такие формы женских имен, образованных от имен отца или мужа, встречались в Римской империи). Тацит в Анналах (XIII, 32) пишет, что ее обвинили в приверженности к чужеземным культам, но, по обычаю, в случае такого обвинения ее судил муж, и он оправдал ее. Чужеземный культ не обязательно был христианским (Тацит уже знал о существовании этой религии в связи с гонениями Нерона), но предание сначала сделало ее христианкой (что было возможно), а затем в народных преданиях она оказалась сподвижницей апостола Павла и свидетельницей чудес, с ним связанных.

Итак, даже на приведенных примерах можно проследить, в каком направлении в христианской среде шло переосмысление и дальнейшая мифологизация политической и даже священной истории. Первоначальная устная традиция постепенно заполняла лакуны этой истории, прибавляя новые подробности применительно к потребностям верующих. Рассказчики, вероятно, искренне верили в то, что говорили, припоминая одни события и искажая другие, дополняя повествование своей собственной фантазией. Легенды, обрастая красочными подробностями, передавались слушателями и читателями дальше.