Изголовье из травы

Естественно, в тот же миг Небеса разверзлись – и силы небесные явились нам в своем великолепии. А Лёня вернул продавцу волшебную раковину, вскинул на плечи ярко-красный рюкзак и беззаботно отправился дальше, ни о чем никого не попросив. Ну, тогда я сама взяла и попросила, во-первых, чтоб народы в мире немного более дружно жили, чем они живут сейчас. И второе – чтобы Лёня после этого случая не слишком-то задавался.

И так он в Японии страшно важничал.

– У меня такой вид тут гладкий, – говорил он самодовольно. – Сам не знаю почему! То ли экология хорошая. Хотя я бы не сказал, что в Японии экология – «супер». Может, вода здесь особенно чистая?… Гладкий, холеный! Причем именно Я, ты заметила?

Главное, сидит, ногу через ногу, в белых брюках, на которые в Москве он давно махнул рукой, в белой теплой рубашке сына Серёни (тот решил ее больше не носить), и вот так высокомерно рассуждает.

– Видишь, – гордо говорил Лёня, – какие у меня кроссовки белые?! – и показывает на свои черные кроссовки. – Не запылились, ничего. Вот она какая, хваленая японская чистота.

– Обратила внимание? – спрашивал. – Как я ловко палочками научился кушать обед! Любую кашу-размазню мне подавай, я ее палочками – раз! раз! – подчистую.

До того разважничался, что вообще не делал никаких комплиментов. Ему скажешь:

– Ой, как ты загорел, потолстел! – с намеком, чтоб он ответил: «Это ты, ты, моя дорогая, потолстела и порозовела!»

Не тут-то было.

– Да, – он мне отвечал, надувшись. – Я тут в Японии заметно помолодел и поправился.

Как верно заметил наш русский Басё Александр Сергеевич Пушкин:

И гений – парадоксов друг!

Неразрешимые парадоксы связаны не только с художником Тишковым, поэтом Пушкиным, но и непосредственно с Мацуо Басё. В 1943 году впервые был опубликован «Сопроводительный дневник» к путевому дневнику Басё «По тропинкам Севера» – записи, которые делал его ученик и спутник в странствии, бывший самурай, поэт Сора.

Эта публикация вызвала замешательство в ученых кругах двадцатого века. Еще при жизни Басё считали «святым от хайку», «хайсэй», чье увлечение искусством прочно удерживало человека от мирских страстей. Один исследователь творчества Басё, узнав о том, что у поэта когда-то была возлюбленная, воскликнул простодушно: «Как же здорово, дорогой Басё, что у тебя была любовница!» Хотя бы что-то человеческое, ей-богу, на что можно опереться в своем исследовании.

С веками образ поэта стал окончательно хрестоматийным. Поэтому наши современники были жутко смущены, обнаруживая на каждом шагу серьезные расхождения между тем, что сообщает Сора и тем, что пишет Басё, повествуя буквально об одном и том же. При этом, о ужас! – заметки ученика вызывали куда больше доверия, поскольку они явно документальны и начисто лишены литературного налета.

Например, когда путники прибыли в Никко, Басё до того был растроган названием этого места («никко» – «солнечное сияние»), что сочинил хайку:

О, благоговение!
На зеленую, на молодую листву
Льётся солнечный свет.

Однако Сора свидетельствует, что в день их прибытия в Никко лил дождь, и ни разу не выглянуло солнце.

В другом месте Басё восхищенно описывает красоту Золотого зала в храме Тюсондзи, но Сора прозаически сообщает, что им не удалось найти никого, кто открыл бы для них этот зал, так что путникам пришлось покинуть храм, так и не увидев его знаменитых позолоченных статуй.

Басё комфортабельно остановился на ночлег в доме торговца в оживленном городе, а в своем дневнике записал, что заблудился, «местность здесь пустынная». Выходило, он явно кое-что выдумывал, чтобы его образ соответствовал образу странствующих поэтов прошлого.

Оскорбленные ревнители Басё официально объявили в печати: либо Сора лжец, либо этому парню изменяет память. Только спустя годы ученый мир со скрипом согласился, что некоторое искажение реальности понадобилось поэту для созидания художественной яви.

И я его понимаю! Летишь-летишь в самолете, трясешься в автобусах, поездах, топаешь пешком, на перекладных преодолеваешь пространства, мерзнешь, паришься, болеешь, тратишь уйму времени, денег, достигаешь заветной цели – и что? Взять и честно написать: сюда приехал – все было закрыто, туда шел-шел, а когда дошел – послали к чертовой матери?! Что ж это такое будет за рассказ?

Пять лет понадобилось Басё, чтобы завершить эту маленькую путевую прозаическую вещь. Для мастера трехстиший, между прочим, огромный труд. Если учесть, что к работе над стихотворением:

На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер…

поэт возвращался в течение нескольких лет! Да для него каждый хвостик иероглифа важен, каждая перекладинка! Ведь Басё знал будущее, и знал, что его слова бессмертны.