Изюмка

Кошка моментально почувствовала возможность освобождения, пронзительно мявкнув напоследок, молнией пронеслась наискосок через садик и скрылась в подвальном окошке. Увидев это, Изюмка улыбнулся и опустил руки. Кешка медленно соображал, что его надули и также медленно наливался тяжелой кирпичной злостью. Изюмка бесстрашно и весело смотрел на него и совсем не собирался убегать, – „Вот я тебя сейчас сделаю, сопля несчастная!“ – угрожающе пообещал Кешка, выпрямляясь и сверху вниз глядя на Изюмку, – „А за что? – удивился Йзюмка. – Вот если бы у тебя был хвост и тебя за него держали… Как бы тебе, а?“ – Предположение насчет его собственного хвоста показалось Кешке настолько удивительным, что он даже оглянулся назад и осмотрел свои потертые диагоналевые штаны. Потом еще раз оглядел Изюмку и, видимо, пришел к выводу, что бить такого хилятика занятие малодостойное. И решил одержать моральную победу.

– Анекдот знаешь? – спросил он у Изюмки. – Про дебилов?

– Не-а, – улыбнулся Изюмка.

– Так вот послушай. Приходит мальчик к отцу и спрашивает: „Папа, а почему нас называют дебилами?“ – Папа отвечает: „А потому что мы…“ – Кешка три раза постучал костяшками пальцев по деревянной скамейке. – „Папа, – говорит мальчик. – Кто-то пришел. Я открою.“ – „Сиди, сынок, – говорит папа, – Я сам открою.“ – Понял?“

– Не-а, – Изюмка улыбался с прежней безмятежностью.

– А потому что ты сам – дебил! Ха-ха-ха! – захохотал Кешка. – А Варька ваша – шлюха! Да! Такая же, как и мамаша! Да! А этот, который с машиной… – дальше Кешка перешел на сплошной мат.

Изюмка повернулся, сунул руки в карманы и пошел прочь, а Кешка все еще что-то выкрикивал ему вслед, брызгая слюнями и наливаясь опять зловещим кирпичным цветом.

Изюмка проснулся оттого, что чихнул. Повернувшись на другой бок, он чихнул еще раз и еще… Потом поднял взлохмаченную голову. Из волос в разные стороны торчали сухие травяные метелочки. От подушки и матраца пахло селом. И еще чем-то пахло…

Пронзенный неосознанной звериной тревогой тревогой, Изюмка вскочил на ноги, зажег свет. Свет почему-то не зажегся. Мальчик метнулся в коридор. Натыкаясь на углы, побежал на запах. С сеновала тянулось голубое полотно едкого дыма. Слышалось какое-то потрескивание и глухой перестук, похожий на скороговорку идущего поезда. Перестук Изюмка понял сразу – это бегал по стенкам Кузя. А вот треск…

Гори-им!!! – заполошно и почему-то во множественном числе подумал Изюмка. Но не закричал. Бросился к скользкому удаву шланга, потянул. Тащил спотыкаясь, срывая ногти. Не хватило немного, метров трех. Рыча от напряжения, отвернул во всю силу кран. Под ноги, на бетонный пол, фырча, хлынула ледяная вода. Изюмка кинул наконечник в ведро и распахнул дверь, из-под которой сочился дым. Клубы дыма накрыли его как ватой, и как в вате, нечем стало дышать. Изюмка задохнулся, отскочил назад, согнулся пополам. Через край ведра, заливая ноги, хлестала вода. Изюмка попробовал приподнять ведро, выронил, опрокинул, ушиб коленку, снова наполнил до половины, подтащил к двери и, отвернувшись, выплеснул в душную багровую темноту. Понял сразу: бесполезно. К треску прибавился чуть слышный гул. Изюмка побежал в рабочую комнату, схватил два ватника, вывозил их в напольной луже, шагнул через порог…

Черное, красное, серое, белое… Запах сена, запах огня, запах нагретого бетона. Метались козлы в загонах, горела проводка. Все казалось Изюмке каким-то ненастоящим, как во сне. Он лупил мокрыми ватниками дразнящиеся язычки и плакал, сам не замечая этого… Пытался раскидать сено… Язычки дразнились, прятались внутрь.

Не смогу! Надо бежать! Изюмка выскочил в коридор, бросил затлевшие ватники. Воздух с болью вошел в грудь. Побежал к выходу, поскользнулся, с костяным стуком упал на колени на бетонный пол. Поднялся, хромая, с трудом сделал несколько шагов и тут завыл в голос.

– А-а-а! Не дойти, не потушить! Что делать?! А-а-а! Го-ри-им!

В голове мелькнула сцена из какого-то фильма: люди на площади, пылающие дома, черный силуэт колокольни…

А-а-а! – в изюмкин вопль неожиданно ворвались радостные нотки. Держась за стены, он добрел до лестницы и начал карабкаться на нее. Последняя площадка, багровые отсветы в сумасшедших глазах гривистых баранов. – „Откуда? – подумал Изюмка. – Ведь снаружи еще ничего нет…“ – Он перевел взгляд на небо и догадался – багровый свет в его собственных глазах…

Изюмка выпрямился и изо всей силы дернул за полусгнившую веревку колокола. Звук получился короткий и резкий, словно кому-то на полувскрике заткнули рот. Изюмка сдержал себя и стал бить медленно и размеренно, вытянув руку и прижавшись щекой к влажному шероховатому бетону…

Зоотехнику Сане-Рыжему снилось монголо-татарское нашествие. Он был в высокой шапке с малиновым верхом и в мягких-премягких кожаных сапогах. Саня гарцевал посреди площади на вороном жеребце, который почему-то был Алданом из зоопарковской конюшни, а за стремена цеплялись какие-то девки, бабы… Над площадью плыл бабий визг и звуки набата…