Изюмка

У решетки козлятника на маленьком складном стуже примостился художник. На остриях загородки висел его длинный розовый мохеровый шарф. Художник крутил головой на длинной жилистой шее и осторожно, вкрадчиво, касался кистью прикнопленного к доске картона. Изюмка, хотя и спешил, но все же не удержался, и, стараясь ступать потише, зашел художнику за спину, заглянул через плечо. На будущей картине чернела решетками очень похожая козлиная клетка. Козлов в ней еще не было. Там, где они будут, белели пятна грунтованного картона. Художник резко обернулся, глянул на Изюмку зелеными, в красных прожилках, глазами: «Ну чего? Похоже?» – «Похоже, – согласился Изюмка и осторожно добавил. – Только я бы наоборот нарисовал.» – «Как это – наоборот?» – голос у художника был таким же резким, как и движения. Плавно двигающаяся рука с кистью смотрелась красивым контрастом. На время разговора с Изюмкой рука замерла на полувзмахе и, казалось, жила отдельной жизнью.

«А так. Сначала – козлов, потом – решетку.» – «Какая разница?» – «Ну-у, так… – затруднился Изюмка. Так бывало всегда, когда он пытался перевести в слова свои ощущения. Он думал, что так бывает только у него, и не знал, что это – у всех. Если бы узнал – обрадовался. – А вдруг вам потом надоест? Если козлы останутся – нормально. А если одни решетки? Бр-р!» – Изюмка поежился.

Художник задумался и положил кисть. – «Наверное, ты прав, и в том, что я рисую именно так, а не иначе, есть какой-то смысл, – медленно сказал он. – Что-то от моей внутренней сущности, от ощущения мира, прожитой жизни…» – Изюмка вежливо покивал и потрусил прочь. Когда люди начинали говорит «об умном», у Изюмки портилось настроение. – «Интересно, – думал он. – Почему Серый так никогда не разговаривает? Или вот Варька, иди тетя Лиза?»

Без Изюмки сектор казался пустым и промозглым. Топотали копыта яков, мерно жевали сено зубры. – «Вот ведь твари безмозглые!» – пробормотал Серый и вышел «на свежий воздух». Водянистый, полубессмысленный взгляд его уперся все в того же художника и его розовый шарф. Подойдя на несколько шагов, он осмотрел картину дальнозоркими, как у всех выходцев из села глазами. После ухода Изюмки она не изменилась. Художник обернулся и окинул нового зрителя вопросительным взглядом. – «Ты чего, мил человек, сидел что ли?» – в ответ на его вопрос спросил Серый. – «С чего это вы взяли?!» – вскинулся художник. – «Гляжу – любо тебе тюрьму писать…» – Художник, мгновенно остыв, развел длинные руки. – «Да вот так как-то…» – В голове его заворочались всякие мысли, вспыхнули образы, ассоциации, даже какие-то стихи вспомнились. Он еще раз внимательно осмотрел Серого и, вздохнув, решил, что для этих сложных мыслей собеседник также негоден, как и только что убежавший мальчик.

«А вот ты ученый человек… – сказал Серый и рассеянный взгляд его вдруг сконцентрировался, обрел осмысленность. Художник качнул было протестующе головой, но понял вдруг, что Серый употребляет слово „ученый“ в его исходном значении: человек, который учился. – Ученый человек, ты и скажешь. Парнишка у меня рисует. Обожди минуту, я принесу. А ты скажи: может толк быть?»

Серый вернулся на сектор, а художник глядел на низкие облака и красиво думал о связи решеток и своей плавной, в общем-то вполне благополучной жизни, и отчего-то называл себя в этих мыслях «узником совести».

«Вот, глянь, скажи,» – Серый отвлек его, сунул неровно оборванные альбомные и тетрадные листки.

Художник долго перебирал их чуть дрожащими тонкими пальцами. Потом задержал взгляд на одном из них. Синий козел с розовыми рогами, темно розовый бетон закрученной крутой спиралью лестницы. Темно-синее небо. Никаких решеток. Граничное напряжение и покой одновременно. Прыжок и остановка. Момент и вечность. Плохие краски, а если бы хорошие…

В горле у художника запершило: «Где он учится?» – «В школе, где ж еще? В третьем, кажись, классе, – пожал плечами Серый и только тут понял вопрос. – Да нигде. Где ж ему учиться?» – «Послушайте, Серый, это ваш сын?» – не зная Серого, художник чутьем уловил из окружающей среды его имя. Серый покачал головой. – «Мальчику нужно учиться, слышите? – увидев, что Серый вопросительно хмурится, художник взял его за рукав и принялся убеждать. – У него явные способности. Их надо развивать. Понимаете? Слушайте, слушайте меня! – почти в отчаянии он пытался поймать ускользающий взгляд Серого. – Кто его родители?» – «Мать только, – устало вздохнул Серый. – Пьет. Сестра еще…» – «Но как же? – волновался художник. – Может, я?.. – и тут же сник. – Нет, я не смогу. Тут нужен другой учитель, смелее, раскрепощеннее, чем я… Я только испорчу, убью…»

– «Ну не можешь, и ладно! – резко сказал Серый, не дослушав и не поняв бормотания художника. – Ясно-дело, своя жизнь у каждого, свои дела. А на добром слове спасибо. Может, и придумаем чего, – он вынул рисунок из сопротивляющихся пальцев художника. – Бывайте пока. Желаю творческих успехов,» – улыбнувшись жутковатой клоунской улыбкой, Серый скрылся в дверях сектора.