Измена. (Не) фригидная жена

Карина оставляет меня одну, предварительно проинструктировав по всевозможным вопросам. Теперь я знаю, что в холодильнике у нее есть остатки картофельной запеканки, если проголодаюсь, а возле микроволновки лежит шоколадка — вдруг захочу сладкого.

Карина просит разбудить ее, если мне вдруг станет одиноко, больно или я захочу высказаться. Я киваю, понимая, что не буду делать ничего из предложенного. Аппетит испарился и вряд ли вернется в ближайшее время, а разговор с подругой мне не поможет.

Мне нечего сказать ей по поводу Дамира. Я не хочу обсуждать его с ней.

Или с кем-нибудь еще.

Я больше не знаю его. Не узнаю.

Наверное, стоит разобраться со своими открытиями без чужих советов.

Я укладываюсь на кровать.

На один бок, затем на другой. Подушка кажется слишком твердой, под одеялом сразу становится жарко. То ли расшатанные нервы, то ли беременность… Но что-то с моим телом явно не так.

Я честно стараюсь заснуть минут сорок. Отгоняю от себя прочь вопросы. Но стоит немного ослабить оборону, как они прорываются и впиваются в кожу мелкими иголками. Я задаюсь вопросом, где мой муж сейчас и с кем проводит время? С тех пор как мы неловко попрощались на лестнице, он не звонил и не писал мне.

Если бы Дамир позвонил родителям, мама бы уже висела на телефоне.

Выходит, он им тоже не звонил.

Удовлетворился моими словами, что я поеду к родителям, и продолжил жить дальше, ублюдок, словно и не случилось ничего важного. Знаю, что не должна представлять Дамира в постели с любовницей и рисовать в голове эти бессмысленные дурацкие картинки, как они ужинают в нашей гостиной, смеются по дороге в постель, сбрасывают с себя одежду. Но мозг, кажется, неподвластен мне полностью. Эти картинки везде.

Я закрываю глаза, и они сразу набрасываются, погружают в их счастье.

— Нет, я так не могу… — шепчу я.

В темной комнате никто не слышит.

Я сжимаю руками подушку и, наконец, даю волю слезам.

Я сдерживала их весь день, старалась казаться «нормальной» перед всеми этими людьми. Но теперь я больше не сдерживаюсь и выплакиваю всю свою боль, обиду, сожаление. Хнычу, сжимаю подушку, тихо кричу, прикусываю себе губу.

Скрутившаяся в позу эмбриона, я сама себе кажусь маленьким ничтожным никому не нужным человеком. Перед глазами всплывает образ Дамира, его улыбки, адресованные мне, и его прикрытые от удовольствия глаза с ней. Я понимаю, что все кончено. Это точка, которой я подсознательно боялась в отношениях с Дамиром. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я решаю, что пора хотя бы вытереть лицо. Подушка мокрая, горло ужасно першит от спазмов, нос не дышит. Руки подрагивают, когда я подношу их к отечному лицу. Боюсь, что утром из зеркала на меня будет смотреть чудовище.

Но потом происходит странная вещь.

Я засыпаю.

Прямо на мокрой от слез подушке. Недосып взял свое.

Утром я переживаю одно из самых ужасных пробуждений в жизни. И не из-за физического самочувствия, а из-за трех секунд безмятежности и резкого возвращения в боль вслед за ними. Воспоминания загружаются, как файлы в компьютер, измена Дамира встает передо мной четко и ясно. Путанные сны, в которых меня обнимали руки Дамира, были иллюзией. Приподнимаясь на локтях, я осматриваю комнату в поисках телефона.

Нахожу его на тумбочке.

Там одно сообщение от коллеги и уведомление из YouTube.

И ни одного от мужа-предателя.

Через пять минут в комнату осторожно заглядывает Карина.

На ней кружевной домашний костюм, почти такой же и на мне тоже — только цвет отличается. Карина считает, что мне идут темные оттенки. Например, темно-синий…

— Доброе утро, дорогая. Выглядишь ужасно, — констатирует она. — Но у меня есть хорошее средство. Крепкий кофе.

— Кофе не помешает, — тру я чувствительные глаза.

— Супер, сейчас все сделаю.

Нет, я не хочу кофе.

И тем более не хочу пирожное, которое предлагает Карина.

Однако я не вижу другого варианта провести этот день — нужно жить, делать хотя бы что-нибудь из своей прошлой жизни. И нормально питаться — если не ради себя, то ради моего ребенка.

* * *

Пока я впихиваю в себя сладость, запивая маленькими глотками кофе, Карина напротив рассказывает, как они отпраздновали день рождения ее Аслана.

Так себе отпраздновали, если честно.

Говорит, что его друзья — это «невоспитанные дикари-иностранцы», поэтому любые мероприятия с ними превращаются в полнейший цирк. Именно по этой причине я больше не хожу на праздники Аслана, но Карине об этом вслух я, конечно, не говорю. Может быть, она выбрала странного мужчину для семейной жизни, но он хотя бы остается верным ей. Ну, мне хочется так думать.

— Ты сказала ему, что поехала за мной? — уточняю я.

— Не-а. Зачем? Я сказала ему, что отравилась дурацким рыбным салатом, что мне плохо и поэтому нужно выпить лекарство и прилечь, — потягивается она.

— Иначе он бы тебя не отпустил?

— Милая моя, — Карина ласково отводит чашку от моего лица, — мужчине не обязательно говорить правду всегда и обо всем. Если хочешь знать мое мнение, то… Я бы назвала обязательными такие, знаешь, безобидные женские тайны. Потому что у мужчин эти тайны есть, поверь…