Изменницы

– Да, Мэри, вы отлично управляетесь с иголкой, верно? – подхватила Леттис и подмигнула мне; Фрэнсис, надувшись, отошла от нас подальше.

Мы с Леттис помогли друг другу зашнуровать амазонки.

– Что с вашей сестрой? – спросила она – единственная из всех. – Как она себя чувствует?

– Жить будет.

– Она притворялась?

– Скажем, все не так плохо, как показалось сначала; доктор сделал свое дело.

Спустившись во внутренний двор, мы уселись на наших скакунов. Даже в подбитой мехом амазонке я дрожала от пронизывающего ветра. Направила Лебедя в тихий уголок, где не так дует; теперь нужно ждать королеву. Пальцы у меня задубели от холода. Интересно, как я перенесу дорогу? Наконец Елизавета вышла – рука об руку с Дадли; они шутили и смеялись, как будто ничего не случилось. Все ошеломленно смотрели на то, как Дадли помогает ей сесть в седло, обхватив ее руками за талию, подтягивает подпруги, по-свойски приподнимает ее юбки, устраивая королеву поудобнее. Придворные снова зашушукались; никто не мог понять, как следует истолковывать эту мирную сцену. Сесила нигде не было видно; правда, он никогда не ездит охотиться. Зато во дворе я заметила нескольких его приспешных. Один из них участвовал во вчерашней стычке. Они внимательно следили за Дадли и королевой и время от времени многозначительно переглядывались.

Интересно, как такому высокомерному человеку, как Дадли, удалось победить свою гордость? Может быть, он по-настоящему любит королеву? В конце концов, они с Елизаветой – друзья детства, он достаточно хорошо ее знает и привык терпеть ее капризы. Возможно, он понимает, что она его испытывает. Если он в самом деле ее любит, значит, он такой один. Все остальные только изображают нежные чувства, чтобы урвать что-то для себя. Мне многое непонятно в отношениях мужчины и женщины, но приятно думать, что я обладаю некоторым чутьем на искренность. Наблюдая за ними, я, как часто бывает, снова вспомнила Платона с его шарообразными людьми, которые ищут свою вторую половинку. Неожиданно во мне проснулось сочувствие к Елизавете. Как ей должно быть одиноко!

– Леди Мэри!

Я обернулась. Рядом со мной стоял Киз.

– Старшина дворцовой стражи! – воскликнула я.

Киз взял Лебедя за узду и угостил его морковкой с ладони.

– Как ваша жена? Ей лучше?

– Миледи, от нее я узнал, как вы добры. Она просила передать, что посланное вами лекарство ей очень помогло.

– Рада слышать. – Краем глаза заметила, что несколько фрейлин смотрят на нас и язвительно усмехаются. Наверное, удивляются, почему я беседую с человеком столь низкого звания. Пусть удивляются; Киз стоит дюжины таких, как они.

– Не знаю, как отблагодарить вас за вашу доброту.

– Мне не нужна благодарность, – ответила я. – Ваша дружба – вот все, чего я прошу. – Он стал что-то отвечать, но я продолжила: – И давайте забудем о титулах, мне они безразличны.

– Для меня большая честь назвать вас моим другом. – Киз улыбнулся. Впервые я увидела его улыбку, она его преобразила.

– Передайте жене мои пожелания скорейшего выздоровления.

Дадли ловко вскочил на свою кобылу; она встала на дыбы, завертелась на месте. Он усмирил ее, демонстрируя свое искусство; этот человек действительно великолепный наездник. Королева смотрела на него одобрительно. Потом они вместе тронулись в путь, возглавляя процессию; со стороны казалось, что они близки, как брат и сестра.

Уайтхолл, декабрь 1560 г.

Кэтрин

– Китти, проснись! Китти!

Я открыла глаза и увидела нависающий надо мной череп; хотела закричать от страха, но с моих губ не слетело ни звука. Потом я вдруг проснулась, на сей раз громко ахнула, потому что Юнона склонилась надо мной, тряся меня за плечо.

– Не бойся, Китти, тебе приснился страшный сон!

У меня саднило руку; приглядевшись, я обнаружила изжелта-багровый кровоподтек на внутренней стороне предплечья, который шел до самого сгиба локтя, и вспомнила, что вчера мне пускали кровь.

– Лекарь настоящий мясник, – пожаловалась я и только тогда сообразила, какой сегодня день. Юнона волновалась и суетилась, как будто сегодня ее свадьба, а не моя.

– Храбрая Китти, – сказала она, целуя меня в синяк.

Я невольно вспомнила, как кровь – кап-кап-кап – капала в чашу; какая она была яркая! Не в силах отвести взгляда от этого зрелища, я представляла, что кровопускание – своего рода очищающий ритуал перед свадьбой. Потом я вспомнила Джейн Дормер; она обожала рассуждать о Христе и говорила о нем так же восторженно, как другие девушки говорят о любви. Она так часто развлекала меня историями о молодых монахинях, которых Христос посещал по ночам и которые омывали кровь с его ран, что выучила их наизусть. Перед моими глазами возник образ Екатерины Сиенской из часовни в Дарем-Хаус – изможденная, кожа да кости, с блаженной улыбкой на лице… Глядя, как капает моя кровь, я думала о тех монахинях.

Никто ничего не заподозрил; Юнона усадила меня у камина, закутанную, как младенца, и я пила вино с пряностями, такое горячее, что обожгла язык. К тому времени, как пришел врач, я довольно убедительно пылала словно в лихорадке.