Изменницы

– Его трудно было не увидеть, такой он величественный, – хихикнула Юнона и приблизила свое лицо ко мне. – Думаешь, между ними что-то есть?

– Ты тоже слышала об этом? – Как приятно посплетничать!

– Нет, – ответила она. – Но когда видишь их вместе, все сразу становится ясно.

– Может быть, они украдкой ездят вместе кататься, и там… – не закончила я.

– Может быть, он берет ее через другой вход, чтобы она оставалась девственницей.

– Юнона! Какая грязь из такого хорошенького ротика! – Глядя на ее губы, я представляла губы Гертфорда. – Вот тебе!

Я толкнула ее на кровать. Ее волосы упали мне на лицо; от нее пахло розовой водой. Я взяла прядку ее волос, приложила к своим. Они неразличимы. Я ткнулась носом в ее шею, вдыхая ее аромат, потом посмотрела на нее, наши лица сблизились, ресницы порхали и касались друг друга.

Уайтхолл, март 1559 г.

Левина

Левина стояла в алькове у окна и внимательно разглядывала лицо королевы. Королеву усадили на то место, куда лучше всего падал свет; она листала стопку бумаг. Они от Фокса из Женевы; это распечатанные копии рисунков Левины – на них изображены мученики, которых сжигают заживо. Как все изменилось! Конечно, теперь все по-другому. Нет больше Боннера и Берна, и дворец преобразился. Раньше во внутренних покоях царили уныние, тоска и мрак; теперь дворец звенит музыкой и весельем. Многочисленные фавориты танцуют вокруг молодой королевы. А страх… конечно, во дворце всегда есть место страху, но теперь никто не знает, чего именно надо бояться.

Повсюду видны новые лица. У камина устроилась Кэт Астли, вырастившая Елизавету; говорят, она для королевы как мать. Рядом с ней сидели леди Ноллис, Дороти Стаффорд и Бланш Парри. Они шили и тихо переговаривались. В дальнем конце комнаты перед новым учителем танцев, итальянцем, стояли юные камер-фрейлины. Маленькая Пегги Уиллоби с заячьей губой и некрасивая Фрэнсис Мотес были похожи на две маргаритки среди роскошных лилий. Особенно выделялись красотой Юнона и Леттис Ноллис; рядом с ними – две хорошенькие девушки из семьи Говард. Молодая королева окружила себя старыми друзьями и родственниками. Говарды и Ноллисы – ее родня по материнской линии.

Все смотрели, как танцмейстер показывает па под аккомпанемент длинноволосого большеглазого молодого лютниста.

Здесь должна была находиться и Кэтрин – конечно, должна, ведь она по праву наследница Елизаветы. Но Елизавета, похоже, не утратила мстительности, которой отличалась в ранней юности, потому что бедняжку Кэтрин больше не пускали дальше приемного зала. Во внутренние покои ей вход закрыт. Королева явно не хотела видеть соперницу в лице Кэтрин, которая превосходит ее красотой и, по мнению многих, имеет равные с ней права на престол.

Левина боялась за Кэтрин. Глаза у девушки запали; похоже, она на краю нервного срыва. Она отказывалась ехать в аббатство Шин к матери и сестре, несмотря на то что аббатство находится довольно близко от Лондона. Левина начала рисовать ее портрет, чтобы был предлог держать ее рядом. Но почти все время у нее занимали миниатюры с портретами фавориток Елизаветы. Для всех них истинное сходство не главное; у них вошло в моду обмениваться друг с другом своими изображениями. Миниатюры носили на поясе или клали под подушку. Мода на миниатюры, распространившаяся при дворе в последнее время, очень кстати пришлась для Левины, этим она зарабатывала себе на жизнь. Сегодня она рисовала саму королеву.

Она держала в руке кисть, но еще не нанесла ни единого штриха на фон в виде карты. Елизавета специально попросила, чтобы ее изобразили на тузе червей. Интересно, думала Левина, старательно приклеивая тонкую веленевую бумагу на изнанку, под чьей подушкой окажется этот портрет. Очень может быть, что под подушкой Дадли. Для фона она выбрала бледно-розовый цвет. Выбор был удачен, он выгодно оттенял кожу королевы, особенно при таком освещении. На щеках у нее играл румянец, пожалуй, слишком яркий; Левина подозревала, что он неестественного происхождения.

Ей хотелось передать взгляд Елизаветы: она как будто видит все, но сама остается непроницаемой. Кроме того, ей хотелось показать, что бурная юность не оставила следов на гладком лице – однако прошлое угадывалось в широко расставленных глазах. Если вглядеться повнимательнее, можно заметить в них глубокую печаль.

Королева позвала виночерпия, почти незаметно шевельнув рукой.

– Мы хотим пить, – сказала она, и мальчик покраснел. Румянец поднимался от шеи к лицу. – Мистрис Теерлинк, вы выпьете с нами? Принеси нам чего-нибудь прохладительного. Подойдет что угодно, лишь бы было холодным.

Левина невольно засмотрелась на руки королевы. Они тонкие, с длинными пальцами – руки музыкантши. В памяти всплыла картинка – совсем маленькая Елизавета играет на спинете, играет живо, энергично, желая быть лучше других. Такой она была всегда. Лежащий у ног Левины Герой потянулся, зевнул, повертелся вокруг себя и, наконец, снова лег на полу, в круге света.