Изменницы

Я побежала к ней в комнату, Эхо за мной по пятам. Из-под двери Maman пробивался слабый оранжевый свет. У меня перехватило горло; я представила врача, за которым срочно послали среди ночи; мне представилось, что доктор стоит над ней, как тень в предутреннем сумраке. Я осторожно открыла дверь – в комнате было тепло и светло. В камине пылал огонь; Maman сидела на постели, рядом с ней – Стоукс. Они не заметили меня, потому что оба смеялись; Стоукс читал вслух книгу и показывал Maman картинку. Вдруг я почувствовала, как глупы все мои страхи и мой пессимизм. Кэтрин была права; Maman стало лучше.

– Мама! – вырвалось у меня. Оба оторвались от книги, разрумянившиеся от веселья и тепла, я подбежала к высокой кровати и взобралась на нее. – Вам лучше?

– Да, милая, beaucoup mieux[33]. И все благодаря вашей нежной заботе. Вы оба вернули меня к жизни.

Я подумала, что ее слова – правда лишь отчасти. Настроение у нее поднялось после приезда Кэтрин, когда она стала думать о предстоящей свадьбе. Теперь я поняла, что раньше она, наверное, сильно тревожилась за Кэтрин. А теперь, когда Гертфорд попросил ее руки, Maman позаботится о том, чтобы королева дала им свое согласие. После замужества Кэтрин окажется в безопасности. Я так привыкла тревожиться за сестру, что вижу подстерегающие ее беды даже там, где их нет.

Maman обратилась к мужу:

– Я страшно проголодалась. Как ты думаешь, можно найти кого-нибудь бодрствующего на кухне?

Стоукс не скрывал радости.

– Сейчас узнаю, милая моя Фрэнни, – сказал он. – Чего бы ты хотела? Принести теплого эля с яйцами и сахаром? Его очень легко проглотить…

– Откровенно говоря, – Maman улыбнулась, – мне хочется пирога.

От таких слов я готова была прыгать от радости.

– Значит, быть посему, миледи, и вы получите пирог! – засмеялся Стоукс, выходя.

– Наверное, я начну писать королеве. Мышка, пожалуйста, принеси мою шкатулку с письменными принадлежностями. Кажется, она вон там, у окна. – Я выполняла просьбу, раздвинула шторы, чтобы в комнату попало больше тусклого ноябрьского света, и, взяв канделябр, поставила его как можно ближе к окну, но так, чтобы от свечи не загорелись шторы. – Пожалуй, начну с того, что напомню, как мы вместе жили в доме Катерины Парр. – Она умолкла, глубоко задумалась, покусывая кончик пера.

– Что там произошло? – спросила я.

– Ах, Мышка, я не знаю, стоит ли… – Она колебалась. – Скажем, Елизавета скомпрометировала себя, и я уверена, что она больше всего на свете хочет, чтобы об этом забыли.

– Maman, ваше истинное призвание – дипломатия.

– Может быть, и нет. – На ее губах мелькнула улыбка. – Когда я была герцогиней Саффолк, мне довольно часто требовалось прибегать к дипломатии.

– Но мне хочется знать, Maman! Вы всегда говорите: знание – сила. Может быть, когда-нибудь мне пригодятся тайны юности королевы.

Она посмотрела на меня и усмехнулась.

– Если я скажу тебе, ты должна поклясться, что ни за что не сообщишь об этом Кэтрин. У нее нет твоего таланта осмотрительности.

Я торжественно кивнула:

– Клянусь, мама!

– Что ж, тебе я скажу. Скандал произошел, когда Елизавете было около четырнадцати лет…

– Как мне сейчас, – перебила я.

– Боже правый, да! Как летит время! – Исхудавшим пальцем она погладила меня по щеке. – В скандале был замешан Томас Сеймур… – После паузы она продолжила, как будто только что поняла: – Дядя молодого Гертфорда! Он был в то время женат на вдовствующей королеве, Катерине Парр.

– Которая была вашей подругой, верно?

– Мы с ней в самом деле были близки; в то же время в ее доме жила твоя сестрица Джейн. Случилось так, что во время одного из моих приездов Елизавету услали прочь для защиты ее целомудрия.

– Ее… целомудрия?! – Я не поверила собственным ушам.

– Да. Она самым неподобающим образом завела интрижку с Сеймуром. Однажды я застала их в объятиях друг друга, хотя и ничего не сказала. Не хотела мутить воду. Но вскоре обо всем стало известно.

– И его жена приютила ее под своим кровом? – В моем представлении о Елизавете изменилось все; кусочки головоломки складывались по-другому, в соответствии с тем, что я только что узнала. Теперь понятно, почему Елизавете неприятны будут воспоминания Maman о ее прошлом!

– Да, Катерина Парр считалась ее опекуншей и мачехой. Подумать только! Тогда, конечно, никто не думал, что Елизавета станет королевой. Однако события имеют обыкновение оборачиваться так, как меньше всего ожидаешь.

– А она…

– Я сказала достаточно. Большего не требуй. Помни одно: она не из тех, кому можно всецело доверять.

Maman окунула перо в чернила, начала писать; ее тонкие, изящные буквы испещряли страницу, как черное шитье.

Вернулся Стоукс; дверь он открыл ногой. Он нес блюдо, заваленное всевозможными вкусными вещами, среди них был и пирог. Письмо было отложено в сторону.

Ночной пир походил на праздник; мы набросились на пирог и пили густое теплое питье из эля с сахаром и яйцами в темное ноябрьское утро под пение малиновок и дроздов на рассвете.

Аббатство Шин, декабрь 1559 г.

Левина