Изменницы

– Да, – кивнула Maman. – Мне она вряд ли откажет. Я напомню ей то время, когда мы вместе жили в доме Катерины Парр. Возможно, после моего письма она даст вам свое благословение.

Стоукс, услышав эти слова, усмехнулся, а я по очереди посмотрела на Пегги и Кэтрин; они были одинаково смущены сказанным – или, скорее, чем-то невысказанным. Мне было понятно одно: Maman имеет какое-то влияние на королеву.

– Решено, я ей напишу. Тогда все получится. И еще, Китти… Pas de betises! Никаких глупостей! – Мы все рассмеялись, и мне захотелось остановить это мгновение навечно, сохранить, как засахаренные фрукты. – А теперь, – продолжила Maman, когда мы успокоились, – расскажите, как поживает при дворе Левина. Говорят, ее рисунки пользуются большим спросом.

– Так и есть, – кивнула Кэтрин. – Она нарисовала едва ли не всех. А королеву – больше раз, чем у меня пальцев на обеих руках. Она, кажется, и тебя нарисовала, да, Пегги?

– Да. – Пегги повозилась с мешочком, висящим у нее на поясе, и достала оттуда небольшой сверток: – Это вам.

Она протянула сверток Maman, а та передала его мне со словами:

– К сожалению, в последнее время пальцы меня не слушаются. Мышка, открой!

Я развязала бечевку и увидела миниатюрный портрет Пегги. Maman с улыбкой взяла его:

– Пегги, как мило с твоей стороны! Я так тебе благодарна, дорогая.

– Вы для меня были как мать, – сказала Пегги, и голос у нее сорвался.

Вдруг атмосфера в комнате сделалась тяжелой и настолько невыносимой, что никто из нас не в силах был прервать молчание.

Наконец Maman слабым голосом произнесла:

– Наверное, я немного посплю.

Я смотрела, как в щель между шторами просачивается тусклый утренний свет – несмотря на сквозняк, мне нравится, когда шторы приоткрыты на ширину руки, чтобы, проснувшись среди ночи, можно было выглянуть в окно. Здесь из моего окна в ясные ночи видна одна особенно яркая звезда; она находится точно посередине оконного переплета. Если я сосредоточенно смотрю на нее ночью, когда одолевают тяжелые мысли, понемногу успокаиваюсь. Иногда мне представляется, что эта звезда – Джейн и что она смотрит на меня с небес.

Эхо ткнулась мне в ладонь мокрым носом, требуя, чтобы я ее погладила. Пегги тихо спала рядом, а Кэтрин, по другую сторону от нее, заложила руку за голову и казалась темной тенью на белой подушке. Они обе крепко спали, в отличие от меня. Я часто просыпаюсь от трудных вопросов, почему и зачем. Проще всего отвечать на такие вопросы тем, что веришь… Но в глубине души мне не хочется искать легких путей, легких ответов; я хочу найти объяснение всему, что не требует скачка воображения, которого требует от нас Господь.

Потом я вспомнила, как Пегги вчера поджала губы, когда речь зашла о Гертфорде, и в мои мысли закралось сомнение относительно брачных планов сестры. Вчера перед сном я уже спросила Пегги, какого она мнения о Гертфорде – до того, как к нам присоединилась Кэтрин.

– По-твоему, он не…

Пегги замялась, дергая себя за цепочку на шее.

– Не знаю. Он кажется… – Она не договорила, потому что вошла Кэтрин, и мы сменили тему и стали обсуждать, какое платье она наденет на свадьбу. Я изображала воодушевление, но сомнения Пегги не давали мне покоя.

Наверное, я действительно закоренелая пессимистка. Меня одолевали противоречивые мысли. Однако нельзя забывать: все возможные кандидаты на руку моей сестры с ее помощью значительно возвышаются. Да, брак с девушкой из семьи Грей – дело рискованное, но большой риск сулит большую награду, о чем Гертфорду известно, как и всем прочим. Строго говоря, по завещанию покойного короля, Кэтрин – наследница Елизаветы, пусть даже сама королева не желает признавать ее своей преемницей. Я вспомнила, как запинался Гертфорд позавчера. Питает ли он искреннюю любовь к Кэтрин? Его родные наверняка ждут, что он вернет им утраченные позиции. Они возлагают на него все свои надежды. Как известно, при Эдуарде Сеймуры лишились почти всего. Тогда я была очень маленькой, но помню, как взрослые говорили, что отцу Гертфорда, герцогу Сомерсету, отрубили голову, а герцогиню бросили в Тауэр. Мысли мои приняли другой оборот, и я невольно вспомнила казненную сестру. Не только Сеймуры в прошлом лишились всего.

Я с трудом выбралась из постели, держа на руках Эхо, стараясь не разбудить Кэтрин и Пегги, с трудом нащупала в темноте платье. Оно было ужасно холодное, такое холодное, что голову сковывало, как обручами. В жестком платье я была похожа на птенца, который перерос свое яйцо. Я поворошила кочергой в камине, надеясь найти еще не потухшие угольки, несколько еще теплилось. Набрав растопки, я осторожно разложила ее и попыталась раздуть огонь, но угольки один за другим погасли. Я не слишком суеверна, но невольно подумала, что это дурной знак, и меня охватил страх за Maman.