Изменницы

Меньше чем через неделю после визита Гертфорда приехала Кэтрин, а с ней – милая Пегги. Кэтрин не смогла скрыть потрясения при виде Maman, чье состояние значительно ухудшилось. В последнее время она стала совсем хрупкой. Я очень боялась за нее – ее желудок не принимал ничего, кроме самого легкого бульона, она была так слаба, что с трудом вставала с постели. Стоукс не отходил от нее. Каждую ночь он сидел с ней, нерушимый как скала. Он терпеливо давал ей лекарственные настои, держал ее за руку, читал, чтобы отвлечь ее, когда ей пускали кровь или ставили банки. Но доктор лишь печально качал головой, и мы понимали, что печальный исход – лишь вопрос времени. По словам доктора, у нее болезнь селезенки. Он давал Maman болеутоляющее средство – иногда боль бывала настолько нестерпимой, что она кричала, как при родах. Она часто думала о прошлом, вспоминала нашу жизнь в Брадгейте и много говорила о Джейн – как она всех нас опозорила своей ученостью. Кроме того, Maman о многом сожалела. Она как будто ушла в прошлое и хотела там остаться.

Я старалась представить себе жизнь без нее, но это все равно что представлять себе море без соли. Говорят, в Святой земле есть такое соленое море, что в нем невозможно утонуть. Для меня таким морем была Maman; она вырастила меня, постоянно поддерживала, и теперь я боялась, что без нее не удержусь на поверхности. Когда я думала о том, как уменьшилась наша семья, в душу мне закрадывался страх – останемся только мы с Кэтрин, и некому будет защитить нас от Елизаветы. Меня, скорее всего, снова призовут ко двору; возможно, я стану воспитанницей королевы.

Я слушала беседу Кэтрин и Maman. Кэтрин описывала живую картину, в которой она принимала участие: она изображала одну из муз. Я восхищалась ее способностью радоваться жизни и занимательно рассказывать. Видела, как оживала Maman, когда слушала Кэтрин. Почему я была так придавлена горем, что не умела развлечь Maman, отвлечь ее от боли веселыми историями?

– Я была Терпсихорой, – сообщила Кэтрин, подпрыгивая и изображая несколько танцевальных па. – Маргарет Одли была Эрато, это лучшая роль, а бедной Пегги досталась Клио. Пегги, кажется, тебе пришлось цитировать бесконечный трактат по истории Англии?

– А мне понравилось быть Клио, – возразила Пегги. Она сидела рядом со мной и сматывала в клубки нити для вышивки.

– Хотелось бы мне взглянуть на вашу живую картину, – призналась Maman. Она и правда немного ожила; после приезда Кэтрин у нее заметно улучшилось настроение.

Когда Кэтрин и Пегги приехали, я встретила их внизу, у двери, и предупредила о состоянии Maman.

– Она поправится, я знаю, – сказала тогда Кэтрин.

– Нет, Китти, – ответила я. – Мы должны готовиться.

– Мэри, ты, как всегда, пессимистка.

Я не стала спорить. Наверное, Кэтрин проще верить в то, что все как-нибудь образуется.

Maman улыбнулась, глядя, как Кэтрин танцует, а Кэтрин мурлыкала себе под нос, легко скользя по полу. Моя сестра была полна жизни; она была переполнена жизненными силами. Я радовалась, видя улыбку на лице Maman, и невольно думала о том, что я для нее довольно унылая компаньонка. Я решила тоже веселиться, вспомнить наставления из письма Джейн и наполнить радостью последние дни Maman.

– Китти, сядь, посиди со мной, у меня от тебя голова кружится, – призналась Maman, хлопая по одеялу.

Кэтрин забралась к ней на кровать и поцеловала ее в лоб. Ее жест показался мне странным, как будто они поменялись местами: она мать, a Maman – дочь.

– Хочешь спросить меня о Гертфорде? – поинтересовалась Кэтрин.

– Как тебе известно, он побывал здесь.

– Мама, я очень хочу выйти за него!

В дверь заглянул Стоукс:

– Фрэнни, я не очень вам помешаю, если посижу с вами?

– Нисколько не помешаешь, – ответила Maman, и я увидела в ее глазах тепло, с каким она относилась к отчиму.

Он сел по другую сторону от нее.

– Venez isi[32], Мышка, Пегги, – позвала Maman. – На этой кровати хватит места нам всем. Видите, мы умещаемся, как щенята в корзине, – продолжила она, когда мы устроилась рядом.

В глубине души мне хотелось, чтобы она ушла из жизни прямо сейчас, в этот миг, когда она так радовалась, что вокруг нее собрались все ее близкие. Мне была невыносима мысль о ее медленном угасании, о мучительном приближении конца.

– Итак, мы говорили о Гертфорде.

– Он… Он… – Кэтрин не знала, как лучше выразиться. – Мама, он – совершенство.

Когда она это сказала, я заметила, что Пегги поджала губы и едва заметно покачала головой, чего никто, кроме меня, не заметил – сама Пегги, возможно, не отдавала себе отчета в своем жесте, но я решила подробно ее расспросить наедине.

– Разрешение на ваш брак должна дать королева, – заметил Стоукс. – Вот что самое главное. Кэтрин, не хочу, чтобы вы попали впросак.

– Впросак… – повторила она. – Нет.

Я невольно подумала, что его слова лишь подстегнули Кэтрин.

– Елизавета гораздо более искусная притворщица, чем ее сестра, – задумчиво произнесла Maman. – Я знала ее еще девочкой. И мне известно о ней такое, что ей желательно было бы скрыть.

– Фрэнни, может быть, ты ей напишешь?