«А я бы вышла за тебя». – Хотя я и не произнесла ничего вслух, думала об этом. И вот мы уже обнимали друг друга, торопились раздеться – дрожащие пальцы возились с лентами, крючками и застежками. Нам не терпелось поскорее прижаться друг к другу всем телом. В глубине души у меня теплилась мысль: если я выйду за него, Юнона станет моей невесткой.
Его губы отыскали мои. Я тонула в его поцелуе, как будто раньше ни с кем не целовалась; затем, задрав смятые юбки, я села на него верхом, не обращая внимания на то, что обдираю голые колени о шершавый край каменной скамьи. Пока он возился со шнурками, я обхватила рукой его шею, где можно было нащупать мягкую щетину недавно подстриженных волос. Совсем рядом бился его пульс.
– «Только поговорить»? – прошептал он мне на ухо.
– Мы ведь и разговариваем, разве нет?
Аббатство Шин, ноябрь 1559 г.
Я прочла Maman выдержку из письма Кэтрин:
Maman соединила ладони, как будто благодарила Господа.
– Я и не надеялась, что такое случится. Мышка, должна сказать, что я испытываю большое облегчение… это добрый знак. Tu crois que c’est un bon signe?[29]
Несмотря на радость, голос у Maman охрипший. Последние несколько недель ей нездоровилось; она и сейчас еще не оправилась после болезни. Мы обе сидели у камина и грелись остатками тепла; Maman была закутана в меха. Хуже погоды не придумаешь: и холодно, и сыро, все время моросит дождь, из-за которого мы не выходим гулять. Одни птицы уже улетели в жаркие страны; другие прилетели к нам зимовать. На прошлой неделе я наткнулась на выводок дроздов-белобровиков, которые клевали ягоды на опушке леса; они предсказывали долгие холодные вечера.
– Да, Maman, по-моему, это добрый знак. Благодаря тому, что ее вернули во внутренние покои, она вырвется из лап Фериа. Ему не удастся втянуть ее в тайный брак…
– Одному Богу известно, какие беды принес бы его план.
– Есть ли еще новости об их замыслах? – спросила я. – Может быть, Левина что-то слышала?
– Нет, благодарение Богу. Фериа пока остается в Европе. Французы сейчас уже не представляют такой угрозы для нас. Но никогда не знаешь, что еще придет в голову этим испанцам. Я слышала, они собирались тайно вывезти ее ночью на лодке, специально для того приведенной в Темзу…
– Они в самом деле собирались ее похитить?
– Ходят такие слухи. Но ничего подобного не случится, пока она под носом у королевы.
– Иногда мне кажется, что опасность ей даже нравится.
– Девочкой она всегда делала именно то, что ей запрещали. Помню, Мышка, как я из-за этого переживала. Она была не такой, как ты; ты была чистое золото, и Джейн…
– Maman, мне хочется, чтобы она приехала сюда. С нами она будет в безопасности.
– Ты ведь знаешь Кэтрин, – громко воскликнула Maman. – Она не выносит тишины и покоя!
Я продолжила чтение письма:
– «Во внутренних покоях королева подозвала меня к себе при всех и сказала:
– В самом деле, добрые вести. Но с Елизаветой ничего нельзя знать наверняка.
– Она просит прислать ее собак и обезьянку.
Любимцы Кэтрин живут у нас и сеют хаос. Они грызут ковры, царапают ножки кроватей, а Геркулес ворует еду из кладовок. Обезьянку Maman изгнала на конюшню. В противном случае пришлось бы посадить зверька на цепь, что мне совсем не по душе.
– Ах, Мышка! – сказала мне Maman. – Ты не можешь вынести, если свободы лишат даже обезьянку.
По крайней мере, на конюшне зверек может свободно бегать; конюхи любят с ним играть, так что ему там не скучно. Я успела привязаться к спаниелю по кличке Эхо; она спит у меня на кровати и повсюду ходит за мной, как маленькая тень. Напишу сестре и попрошу оставить ее мне в аббатстве Шин.
Кэтрин подробнейшим образом описала платья фрейлин – у кого они самые красивые, из каких тканей сшиты, какого они цвета, какими оторочены мехами, насколько на них тонкая вышивка, у кого новые украшения, какие камни и оправы нынче в моде, как их носят. У нее были новости и о Пегги, которая в начале следующего года должна была выйти замуж за одного из кузенов Арундела. «Пегги лопается от волнения при мысли о своей свадьбе», – писала Кэтрин.