Изменницы

Я скромно поблагодарила королеву, и она отпустила меня, небрежно махнув рукой. Я старалась пятиться, опустив глаза в пол, но, несмотря на внешнее подобострастие, я испытывала радость. Я как будто вытянула из колоды козырную карту, ведь до последнего времени мне выпадали одни двойки да тройки. Услышала, как Кэт Астли что-то неодобрительно пробурчала, но мне было все равно, что думает обо мне Кэт Астли, пусть она и фаворитка королевы. Мне приходилось иметь дело с женщинами похуже, чем она. Я видела, как присутствующие перешептываются и косятся на меня. Всем было любопытно, что сказала мне королева.

Мне вручили фарфоровую тарелочку.

– Переверните ее, – посоветовала Маргарет Одли, новая герцогиня Норфолк, с которой я оказалась рядом. – Посмотрите, какая у вас надпись. У всех они разные, – она показала мне обратную сторону своей тарелки, где что-то написано по-латыни.

– «Moribus et forma conciliandus amor», – с трудом прочла я, уже не в первый раз пожалев о том, что в свое время пренебрегала уроками латыни, предпочитая глазеть в окно на папиных пажей, которые тренировались в стрельбе из лука.

К счастью, Маргарет Одли перевела надпись сама:

– «Любовь умиротворяет, если добыта хорошими манерами и красотой».

– Королева высокого мнения о вас, – сказала я, краем глаза наблюдая за Гертфордом, который беседовал с Фрэнсис Мотес.

– Да, похоже, – ответила она. – Хотя между моим мужем и… ее ставленником, – она прикрыла рот веером из перьев, чтобы никто, кроме меня, не слышал ее слов, – возникли разногласия. – Под «ставленником» она, по-моему, имела в виду Дадли. – Норфолк, – продолжила герцогиня, – считает, что выскочка не дает королеве сделать хорошую партию. Мой муж поддерживает Габсбургов. А вы какого мнения?

– Я согласна, – ответила я. Откровенно говоря, я особенно не задумывалась над тем, за кого в конце концов выйдет замуж королева, хотя, похоже, сейчас никто ни о чем другом не говорил. Однако ее слова напомнили мне о моей собственной «блестящей партии» и о письме Мэри с предостережениями.

– Покажите вашу надпись, – предложила Маргарет Одли. Я не сразу вспомнила, о чем она, и вопросительно посмотрела на нее. Она взяла у меня тарелку, перевернула ее и прочла: – «Amicos tuos prope et inimicos tuos propius tene». – Разумеется, латынь для меня – темный лес.

– Но это не пословица, – удивилась она. – Правда… похоже на Макиавелли. А может быть, еще до него это сказал кто-то из древних римлян. Но нет, не может быть, чтобы слова предназначались вам – ни в коем случае. Должно быть, вам дали не ту тарелку. – Посмотрев поверх моего плеча, она добавила: – Меня зовет Норфолк. Простите меня, леди Кэтрин; муж не любит ждать. – И она ушла, оставив меня в недоумении.

Я разыскала Юнону и показала надпись ей:

– Что здесь написано?

Она поморщилась, прочитав надпись, и едва заметно покачала головой.

– Что здесь написано?

– «Держи друзей близко…» – начала она.

– «…а врагов еще ближе», – закончила я шепотом. – Ах, Юнона, не смотри на меня так озабоченно! – Я положила руку ей на плечи. – Всем известно, что мы с Елизаветой терпеть друг друга не можем. И все же только что она сообщила, что, возможно, вернет меня во внутренние покои. Хотя, скорее всего, она просто играет со мной.

– Так вот что она тебе сказала! Китти, это поистине хорошая новость! – Она улыбнулась, правда, мимолетно. – Но «враг» – сильное слово!

– Юнона, она всего лишь играет. Предупреждает, чтобы я вела себя хорошо. – Тем не менее я подозревала, что королева каким-то образом проведала о моей «блестящей партии» и теперь хочет присмотреться ко мне, прежде чем нанести удар. Я отбросила эту мысль, наблюдая, как шепчутся присутствующие – руки приложены к ушам, удивленно поднятые брови. – Что они говорят? – обратилась я к Леттис Ноллис, стоящей справа от меня; она только что услышала новость от Фрэнсис Мотес.

– Надпись на тарелке Дадли гласит: «Audax ad omnia femina…»

– Леттис, по-английски, пожалуйста, – попросила я.

– «Женщина, которая любит или ненавидит, способна на все». – Леттис хихикнула. – Представляете? И еще говорят, – заговорщическим тоном добавила она, – что у жены Дадли опухоль в груди, и они ждут…

– Это я слышала, – выпалила я, не дожидаясь окончания.

Для меня была невыносима мысль о бедной Эми Дадли и ее болезни – а муженек и Елизавета ждут ее смерти, чтобы пожениться. Подумать только, а многие, в том числе Гарри Герберт, называют меня жестокой! На такое бессердечие я не способна…