Изменницы

Музыканты заиграли гальярду; вначале вступили только флейта и барабан. Дадли подал руку королеве; ко всеобщему удивлению, она согласилась. Когда Дадли вывел Елизавету на середину зала, Норфолк и Сесил, стоящие наискосок от меня, переглянулись. Мы все расступились. Они начали танцевать, не сводя взглядов друг с друга. Дадли в серебристо-розовом дублете и гладких черных чулках напоминал мне петуха в курятнике. Он делал нужные па, самодовольно улыбаясь. Я заметила, как он по-хозяйски гладил Елизавету по щеке, как его рука обвивала ее талию. Впрочем, то же самое видели все, ведь он ничего не скрывал. Ему как будто было все равно, что страдает репутация королевы. Судя по всему, ее саму тоже не заботило ее доброе имя. Сесил смотрел на них с каменным лицом.

Я по-прежнему краем глаза следила за Гертфордом – он беседовал с Норфолком; они чокнулись, как будто что-то праздновали. Потом Гертфорд направился к двери. У меня от разочарования все внутри опустилось, как будто желудок набили камнями. Все новые и новые пары присоединялись к Дадли и королеве; Юнона потянула меня за руку, но я словно приросла к месту с тяжестью в желудке, не смея спросить, куда ушел ее брат. Наверное, отправился на романтическое свидание под звездами в парке дворца Нансач.

– Разве ты не будешь танцевать? – удивилась Юнона.

Я покачала головой, испугалась, что, если произнесу хоть слово, утрачу остатки самообладания.

– Вот теперь никаких сомнений не остается: они уж точно любовники, – прошептала Юнона, кивая на королеву и ее самодовольного партнера.

– Королева – девственница, – произнесла я, стараясь взять себя в руки и не выдать своих чувств.

– Через другой вход! – тихо подытожила она, и мы обе прыснули. Ненадолго меня отпустило.

Кто-то потянул меня за рукав. Обернувшись, я увидела перед собой Гертфорда.

– Но… – начала я, гадая, как ему удалось так быстро вернуться. Он возник неожиданно, словно джинн из лампы.

– Выйдем, – сказал он так тихо, что я с трудом его услышала.

Внутри у меня все таяло. Юнона танцевала с сыном Норвича; он приподнимал ее и кружил в воздухе; она смеялась.

– Зачем? – Мне с трудом удалось не броситься ему на шею.

– Поговорить.

– Поговорить? Вы думаете, я дура?

– Нет, Китти, я серьезно. – Он склонилтся ко мне и прошептал: – Только поговорить с моей драгоценной Китти!

И вот моя выдержка забыта; меня словно понес взбесившийся конь. Я позволила вывести себя в парк. Озеро блестело так, что казалось, будто Луна упала на землю. Нет ни ветерка; и ночную тишину нарушала лишь музыка из банкетного павильона. Гертфорд держал меня за руку и не выпускал; я не смела взглянуть на него – вдруг я ошиблась и в темноту меня увлек какой-то другой юноша, не он. А потом все же посмотрела и увидела его милый профиль совсем рядом и едва могла устоять от порыва дотронуться до него, чтобы убедиться: он настоящий. Мы сели на скамью под ивой и слушали, как в ночной тишине хором квакают лягушки.

– Я так по тебе скучаю, – сказал он наконец, зарывшись в свой воротник. – Как будто… – Он умолк, и мне показалось, что я могу прочитать его мысли. – Как будто меня разрывали на кусочки, как будто распадался весь мой мир. Все время, пока ты находилась в Дарем-Хаус, я боялся… боялся… – Мне казалось, он никогда не закончит фразы.

– Чего боялся? – только и могла спросить я, чтобы не выдать свои чувства.

– Все только и говорили, что… – Он ненадолго умолк и выпалил: – Я боялся, что ты выйдешь за другого!

– Я не вышла.

– Слава богу, Китти. Слава богу!

– Ты вел себя недостойно. – Я из последних сил прикидывалась строгой.

– Ты права, драгоценная моя. Я поставил свое пребывание при дворе выше своей любви к тебе. Думал, что сумею обуздать свои чувства, но… – он сжал мне руку, и у меня от желания закружилась голова, – не смог. Я умру, если окажется, что ты ко мне охладела!

– Елизавета ничего не должна знать, – сказала я и мысленно усмехнулась: теперь я настаиваю, чтобы наши отношения оставались в тайне. Невольно вспомнила о «блестящей партии», но оттолкнула посторонние мысли прочь. Сейчас ни о чем не нужно думать, к тому же супруги Фериа уехали. – С Елизаветой я повисла на волоске. Если она заподозрит, что…

– Знаю, – перебил он. – Я не хочу подвергать тебя риску, любимая. Ни слова не пророню.

– Только Юноне, – разрешила я.

Я уже собиралась рассказать о том, что меня собираются снова допустить во внутренние покои, но вовремя остановилась. Пусть лучше он любит меня, думая, что я по-прежнему в опале. Правда, я не рассказала ему и о надписи на тарелке, потому что Юнона права. «Враг» – сильное слово, и я боюсь его отпугнуть.

– Только Юноне, – повторил он. Его рука скользнула по моему плечу, и я прижалась к нему, а он погладил меня по голове. Кажется, я не чувствовала себя так хорошо и покойно с тех пор, как отец брал меня на руки и крепко обнимал, шепча, что я его любимица, и щекоча меня бакенбардами. – Я женился бы на тебе хоть завтра, Китти Грей, – шепчет он.