Изнанка

Откуда взялась эта твёрдая уверенность? От страха? Или какая-то частичка сознания знала правду? И ведь никакой внутренний голос не требовал бежать в эти убежища, и даже паника отступила. Но вот же кружит чёрная махина, она сейчас рухнет и… Нет, никакой паники. Даже как-то неожиданно спокойно стало, словно монструозный самолёт был всего лишь изображением на экране кинотеатра.

Борис уселся на землю. Курить хотелось. Три года, как бросил, но сейчас с удовольствием сделал бы несколько затяжек. Он сорвал сухую травинку, сунул в рот.

Самолёт замерцал, исчез, потом снова появился.

Борис фыркнул:

— Я прав. Я прав, чёрт бы меня побрал!

В сотнях метров от него на скамейке сидел Прапор с картонной коробкой на коленях, в которой находилась галка. Он гладил птицу и бормотал:

— Не бойся, Звёздочка, не бойся.

За последние десять минут он выпил целую флягу самогона и теперь его глаза пьяно блестели.

Гена в своём доме забился под кровать, свернулся калачиком. Он мелко дрожал и думал о том, что нужно было бежать в эти убежища, как и говорили те мрачные уроды. Но теперь уже поздно, страх полностью лишил его сил. Он заскулил и обмочился.

Баба Шура не могла подняться — ноги отказали, да и голову, словно тисками сжимало. Так и сидела, прислонившись к ограде, с её губ срывались невнятные слова молитвы.

Самолёт, сделав очередной круг, устремился прямиком к «острову». Теперь он летел быстро, будто вырвавшись из оков замедленного времени. В иллюминаторах и кабине пилотов пульсировал фосфоресцирующий свет, навигационные огни мигали, как глаза чудовища. Рёв стал оглушительным. Дребезжали стёкла в окнах, трепетала уцелевшая листва на кустарниках и деревьях, дрожала вода в пруду…

Чёрная махина стала ещё больше, она расширялась, раздувалась, крылья вытягивались. Ещё несколько мгновений и самолёт пересечёт периметр…

Но он замерцал и исчез, как будто кто-то выключил гигантский телевизор. И рёв прекратился.

Борис выплюнул травинку, поднялся и выкрикнул с презрением:

— Лживые уроды! Что ещё придумаете, а? Что, мать вашу?!

В пустоши начали появляться сумеречные люди. Раздался шелест их голосов:

— Мы остановили самолёт… Это было сложно, но мы справились…Всё, чтобы помочь вам… Вы должны быть нам благодарны… Пятеро из ваших теперь с нами… Им больше не страшно, он счастливы… Подойдите к нам, мы хотим помочь…

— Лживые уроды, — повторил Борис и плюнул себе под ноги. Он больше не боялся этих сумеречных людей — гнев не позволял.

Вперёд вышли те пятеро, что укрылись в убежище. Теперь они выглядели так же блёкло, как и остальные бесцветные. И одежда их стала тусклой, и волосы.

— Мы боялись, как и вы, — заговорили они. — Но теперь страха нет… Нам ещё никогда не было так хорошо… Подойдите, возьмите нас за руки…

Деревенские с опаской выглядывали из окон. Некоторые выходили из домов и принимались прощупывать взглядом небо: не приближается ли ещё какая-нибудь летающая махина?

Глава двенадцатая

Кеша снова слышал голос Хесса в своей голове. Тот сказал, что ему очень жаль, что после разрушения границы между мирами, четыре человека погибли. Особенно жаль того малыша, ребёнка Анфисы. Это огромная потеря. Но зато Хесс обещал помочь всем остальным, сделав их частью этого мира.

— Они будут жить вечно, — сказал Хесс. — И ты тоже, Иннокентий. Они пока не верят, что я желаю им добра, эти люди напуганы. Не стоит их за это винить, правда? Но нужно сделать всё, чтобы они вышли ко мне и я смог бы подарить им бессмертие. И нельзя допустить, чтобы кто-то из них погиб. Слышишь, Иннокентий? Нельзя! Они нужны мне. Все до единого нужны. Столько людей… Они сделают этот мир больше, сделают меня сильнее… Всем от этого будет хорошо, и им и мне. И тебе, Иннокентий. Гибель кого-то из них станет огромной потерей. Но ведь мы постараемся этого не допустить, правда, мой друг? Мы сделаем всё, чтобы никто не погиб.

Кеша едва не прослезился. В голосе Хесса было столько добра, столько искренней заботы о тех, кто сейчас дрожал от страха, не понимая, что происходит и чего ждать дальше. И на хитрость с самолётом Хессу пришлось пойти из благих побуждений. Ну как ещё заставить людей выйти за периметр? Они, к сожалению, не понимают, что этот мир совсем не враждебный. Не верят, боятся. И Хесс прав, не стоит их за это винить. Кеша односельчан не осуждал — даже мысли такой не возникало. Не будь он посвящён в великую тайну, тоже боялся бы. Но он посвящён и это ко многому обязывает. Его долг сделать так, чтобы все стали Хессом. Если нужно будет применить силу — применит. Как это ни прискорбно, но иногда нужно идти на крайние меры. А деревенские ему ещё спасибо скажут, когда станут частью этого чудесного мира. Обязательно скажут!

— Знаю, — печально промолвил Хесс, — тебе очень хочется присоединиться ко мне прямо сейчас, и ты заслуживаешь этого, как никто другой…

— Но я должен оставаться здесь, — закончил за него Кеша, и со стороны могло бы показаться, что он беседует сам с собой. — Я всё понимаю.