Изнанка

Она замерла всего на пару секунд прежде чем сорваться с места и побежать. В темноту, туда, где была кромка моря, плеск которого не был способен перекрыть грохот в ушах. Чёрной громадой из мрака выступили очертания пирса, ноги утопали в мокром песке, а дождь смывал не только остатки пены, но и невесть откуда взявшиеся на щеках слёзы.

Дура!

Полная дура!

Строила из себя малолетку, и вот к чему это привело. И почему сейчас так до сих пор пылает в груди, будто кто туда лавы раскалённой налил?

— Алёна, стой!

Нет. Ей не послышалось. Он действительно был рядом, побежал за ней, бросив свою девицу. И от этого осознания внутри появилось ликование, смешанное с восторгом. Теперь по венам разливалось чистое безумие, такое острое, с нотками страха того, что должно было неминуемо произойти дальше. Потому что хотелось послать все свои принципы и решения ко всем чертям.

Никита был рядом. Хотел её, и она тоже отчаянно его хотела. До чёрных точек перед глазами, до фантазий и снов о нём, которые так усиленно от себя прогоняла. И когда он, нагнав, схватил её за руку, развернул к себе, и Алёна увидела в полумраке его лицо, поняла, что тщательно выстраиваемые бастионы рухнули окончательно.

Никита тяжело дышал, как будто пробежал не эти несколько шагов, а нескончаемо длинный путь.

— Ну? — выдохнула Алёна почти шёпотом. — Не успел её трахнуть?

— Дура.

Он процедил это слово со злостью, с какой-то яростью, от которой по телу Алёны прошла новая волна дрожи, а после просто дёрнул на себя. Грубо, до боли сжимая руку сильными пальцами. И выдохнул ей в губы:

— Тебя хочу.

Жар первого поцелуя опалил, заставил сердце подскочить в груди и забиться о рёбра с ещё большей силой. Спина впечаталась в мокрые доски пирса, когда Никита сделал ещё один шаг, понуждая Алёну инстинктивно отступить. Он целовал её жадно, грубо, в движениях его языка не было ни толики нежности. Да Алёна её и не хотела. Только так — позволяя ему почти что трахать свой рот. Только так — чувствуя, как крышу сносит. Впиваясь пальцами в его плечи, сжимая волосы на затылке Никиты в горсть. Бесстыдно подставляя грудь, с которой он уже сорвал бикини, и почти крича, когда на ней смыкались его губы.

Страсть пульсировала не только под кожей, она билась огненными толчками в каждой секунде и в каждой дождевой капле. Это было таким необходимым, таким иссушающим, но дающим возможность сделать новый глоток кислорода, что избавиться от близости с Никитой казалось добровольным восхождением на эшафот.

Алёна сорвала с него плавки, сжала пальцы на твёрдом члене. На задворках сознания ещё мелькнула мысль о том, что это Никита, мальчик из её прошлого, но исчезла так же быстро, как и появилась. Услышав его приглушённый рык, который он не смог сдержать, победно улыбнулась, начиная двигать рукой.

«Только мой», — бились в воспалённом мозгу всего два слова. И это казалось единственно закономерным. Пусть всего его девицы идут куда подальше. Никита хотел сам принадлежать ей, и Алёна теперь жаждала того же самого.

Он подхватил её под попу, понуждая обхватить торс ногами, сдвинул мокрую полоску трусиков в сторону и тут же ворвался в её тело одним движением бёдер. Начал двигаться быстро, размашисто, вбиваясь до основания, будто боялся, что она передумает и оттолкнёт. А Алёне ничего не оставалось, как кусать губы почти до крови, чтобы только не кричать от каждого движения на грани боли, смешанной с удовольствием. Она чувствовала себя безвольной марионеткой в его руках. Марионеткой, которой умелый кукловод давал всё, в чём она так нуждалась. И когда по телу её прошла судорога, и она всё же не сдержалась — застонала так, что её было слышно, должно быть, на несколько сотен метров вокруг — услышала от Никиты то, что он озвучил эхом:

— Только моя.

ОТРЫВОК 8

Алёна даже не смогла толком понять, удалось ли ей заснуть, или то состояние полудрёмы, в котором она пребывала каких-то пару часов, ей привиделось. И постоянно, до самого утра, рядом с ней был Никита. И в касаниях жарких и влажных, когда раз за разом повторял, что она принадлежит лишь ему, и в невесомых объятиях, когда устроил уставшую Алёну на своей груди и провалился в сон — всюду был только он.

Она поднялась с постели осторожно, чтобы не разбудить спящего Никиту. Несколько минут простояла, глядя на него и размышляя. Эта ночь — круговорот сумасшедших часов — отзывалась внутри неё горько-сладким ощущением. И пока Алёна не могла понять, какого из этих привкусов больше. Знала только одно — она не жалела. Ни об едином миге рядом с ним.

Тело отзывалось на каждое движение приятной болью. Даже между ног саднило. Хотела же понять, каков в сексе Никита, вот он и показал это опытным путём.