Изнанка счастья

– Котлетки у тебя хороши сегодня, Марсельеза. Особенно удались. Молодец. Хорошая ты жена. Качественная. Должен наконец это признать.

– Да? – подняла на мужа глаза Марсель, улыбнулась почти равнодушно, хотя и услышала веселый посыл в его голосе.

– А где счастливый ответный энтузиазм, не слышу? Тебя вроде как муж похвалил! И пятнадцати лет со дня замужества не прошло, как научилась приличные котлеты вертеть!

– Да ну, – махнула рукой Марсель, так и не принимая Лениной шутки. – Во-первых, пятнадцать лет как раз таки прошло, и уже почти шестнадцать минуло, а во-вторых, ты с первого дня мою стряпню хвалил! Вот если бы не хвалил так часто, может, и получил бы сейчас ответный энтузиазм.

– Разве я хвалил? Не помню, – пожал плечами Леня и подмигнул ей заговорщицки. – Наверное, я тебе льстил, а не хвалил.

Марсель ничего не ответила, даже не улыбнулась, лишь взглянула на мужа грустно, словно попросила взглядом не приглашать ее в этот смешливый диалог. Мол, не до смеха ей теперь.

Леня кивнул понимающе, аккуратно положил на тарелку вилку и нож, вытер губы салфеткой. Потом проговорил серьезно, даже немного сердито:

– Ну сколько можно, а? Прекрати саму себя розгами стегать! Ведь смотреть на тебя жалко, правда!

– А ты не смотри. Ты ешь. Чаю налить?

– Послушай, Марсель. Нельзя заниматься самоистязанием, так и до нервного срыва недалеко. И почему ты не слушаешь, что я тебе говорю? Я, между прочим, тебе третий день подряд пытаюсь доказать одну простую истину – ты не виновата, слышишь? Ты поставила верный диагноз, и лечение было классическим, ничего другого для данного случая еще не придумано. И вскрытие показало, что не в чем себя обвинять. Не ты первая, не ты последняя, у кого пациенты так неожиданно умирают!

– У нее была всего вторая стадия, Лень… И все шло нормально… А потом она узнала, что ее муж бросил. Вот скажи, как он мог в такую минуту, а? Это ж равнозначно убийству… Почему у нас в Уголовном кодексе нет статьи за такой вид убийства?

– Успокойся, Марсельеза. Все равно уже ничего сделать нельзя, а ты себе душу рвешь. Нельзя так, понимаешь? Не ты отвечаешь за поведение этого мужика, он сам за себя отвечает. И вообще, не надо быть такой впечатлительной, пора научиться созидательному цинизму, иначе тебе придется уйти из профессии, каким бы хорошим врачом ты ни была. Да мы с тобой сто раз уже говорили на эту тему… Сколько можно, Марсельеза? Хватит!

– Да, да… Ты, как всегда, прав, Леня. Но ведь к смерти невозможно привыкнуть в принципе. Можно убедить себя, что привык, это да… Но я никак не могу привыкнуть. Уже десять лет в больнице работаю, а не могу… Наверное, моя впечатлительность – это природное качество и никаким преобразованиям не поддается. Нельзя на впечатлительности вырастить созидательный цинизм, как нельзя вырастить апельсины в тундре.

– А я тебе говорил в свое время, помнишь? Когда ты навострилась интерном в онкологический диспансер? Говорил, что это не твое?

– Да говорил, говорил…

– А почему не послушала?

– Не знаю… Я думала, что мы вместе будем… Что я всему у тебя научусь…

– Чему ты у меня научишься? Я хирург, а ты терапевт! Или, как Юрка, хотела династию обосновать? Но Юрка-то понятно, мужик… Вот когда он ко мне в интерны собрался, я даже не возражал. Из него хороший хирург получился, думающий, смелый, ответственный. Умеет быстро принять нужное решение, не мечется с лишними сомнениями. Знаешь, как его в нашем отделении называют?

– И как?

– Соколенок.

– А ты, стало быть, Сокол, да?

– Ну, это всего лишь производное от фамилии…

– Да не оправдывайся, Лень. Все так и есть на самом деле, вы оба, отец и сын Соколовские, хорошие хирурги. Но про Соколенка я впервые слышу, правда…

Леня хотел что-то ответить, но не успел – дверной звонок заверещал без остановки радостной птичьей трелью. Так звонил только Юрка, не отрывая пальца от кнопки.

– О, вот и Соколенок, легок на помине… – быстро подскочила Марсель со стула. – Я сама открою, сиди…

Леня кивнул, потом улыбнулся тихо, слушая их радостное щебетание в прихожей. Юрка первым вошел на кухню, плюхнулся на свободное место, глянул Лене в глаза:

– Привет, пап! Ты чего улыбаешься?

– Да ничего… Рад видеть, дорогой сынок, наконец-то в родительские пенаты решил заглянуть, в кои-то веки. Хоть поглядеть на тебя в спокойной домашней обстановке…

– Да, Юрка, отец прав! – села на свое место Марсель. – Скоро совсем к нам дорогу забудешь!

– Да на черта я вам сдался, вы и без меня хорошо живете, котлетки жуете! Да, не хватает мне, мам, твоих котлеток, должен признать… Ой как не хватает…

– А что, Лена не умеет жарить котлеты? – Нарочито удивленно спросила Марсель и добавила в том же насмешливом тоне: – И на кой фиг нам сдалась такая невестка, скажи на милость? Не-е-е, нам такую не надо… Мамочкины котлетки завсегда вкуснее будут…

– Ну, развеселились! – откинулся на спинку стула Леня, переведя взгляд с Юркиного лица на лицо жены. – Хлебом не корми, только дай похихикать вволю!

– Не, пап. Кормить меня как раз надо. И хлебом, и котлетами. Я голодный как зверь.