Изнанка счастья

Так и провела остаток дня в мысленно незыблемой правильности, и утром пошла на работу, бережно неся ее в себе. А еще утром позвонил Леня, заявил радостно, что рыбы наловил – пропасть и что вернется с рыбалки к вечеру, аккурат к тому времени, когда она вернется домой. И день сложился вполне благополучно и миролюбиво, и вышла вечером на улицу с прежним ощущением счастливой и незыблемой правильности внутри… А когда увидела Джаника у входа в арку, вся правильность куда-то исчезла, будто и не было ее вовсе. И разозлилась на саму себя страшно, и на Джаника тоже разозлилась – ведь просила же! Объясняла! Настаивала! Но в следующую секунду вдруг поняла, что эта злость и не злость вовсе, а та же самая правильность, только наизнанку вывернутая. И молча стояла, смотрела, как он идет к ней, и чувствовала внутри абсолютное счастье… И было это счастье совсем другой природы – наверное, тоже наизнанку вывернутое. Или у счастья не бывает природы? Не может оно быть счастьем-совестью и счастьем-любовью одновременно?

Джаник подошел совсем близко, молча взял ее за руку, молча повел куда-то. Она даже не спрашивала куда. Хотя, скорее всего, он и сам не знал, куда им идти. Вот он шагнул в сторону от пешеходной дорожки, поднял руку, вглядываясь в несущиеся по проезжей части машины. Одна из них затормозила с визгом, остановилась…

– Садись, – быстро скомандовал Джаник, открыв заднюю дверь.

Она послушно уселась на сиденье, подвинулась, освобождая ему место, лишь спросила быстро:

– А куда мы едем?

Джаник ничего не ответил. Значит, и правда сам не знал. Наверное, ответ был один – едем подальше от твоего дома. Зато водитель спросил уже более настойчиво и конкретно, трогаясь с места и полуобернувшись к ним:

– Куда?

– Не знаю. Пока прямо, а там видно будет, – честно ответил ему Джаник.

– Хм… Понятно… – ухмыльнулся водитель, разглядывая ее в зеркало заднего вида.

Пришлось опустить глаза и сделать непроницаемое лицо, будто эта ухмылка совсем ее не касалась. Но ведь касалась же! И это было ужасно неприятно, хоть сквозь землю провались!

Джаник почувствовал ее настроение, сжал руку так уверенно и властно, что она тут же успокоилась. В самом деле, не объяснять же этому ухмыляющемуся мужику, что и как… Тем более она и сама себе не может объяснить эти «что и как».

Водитель снова обернулся, проговорил в сторону Джаника деловито:

– У меня знакомые дачу за городом сдают. Посуточно. Это я так, между прочим, в порядке рекламы. Если интересует…

– Да. Поехали на твою дачу, – не раздумывая, согласился Джаник, будто заранее был уверен в том, что водитель сделает подобное предложение.

– Но это не дешево обойдется, сам понимаешь… – осторожно проговорил водитель.

– Поехали! – почти гневно отозвался Джаник, будто водитель сказал ему что-то обидное.

В этот момент у нее в сумке заверещал телефон. Суетливо дернула молнию, нащупала его дребезжащее тельце, глянула на дисплей…

Леня. Надо отвечать, надо говорить, надо врать хитреньким голосом. Можно и не отвечать, конечно, но это тоже будет враньем. Есть еще один вариант – можно сказать правду… Но разве достанет сил для правды, ведь не достанет, можно и не пытаться!

– Да, Лень… – откликнулась тихо и вяло, сглотнув презрение к себе.

– Ты где, Марсельеза? Домой идешь? По времени вроде пора.

– Нет, Лень… Я пока не могу… Я потом тебе все объясню, ладно?

– Случилось что-нибудь, да? Неприятности? У тебя голос такой убитый.

– Нет, ничего не случилось. Просто очень устала сегодня.

– А ты где? Можешь сказать?

– Я… Я у Маринки, она просила с дочкой посидеть. Ты же помнишь Маринку, мою однокурсницу? Маленькая такая блондинка, полненькая… Недавно с мужем развелась, сейчас в районной поликлинике работает…

– Нет… Если честно, не помню.

– Ну, не помнишь, и ладно. У Маринки дочка заболела, а ей самой к маме надо съездить… И оставить не с кем. Вот она меня и попросила…

– Ладно, Марсельеза, я все понял.

– Что ты понял, Лень?!

– Что надо понять, то и понял. Ладно, передавай привет Маринкиной дочке, пусть выздоравливает.

– Лень…

– Кстати, борщец у тебя получился отменный, я две тарелки слопал. И котлетки тоже, как всегда… Праздник души, именины сердца. А ты надолго в няньки-то записалась? С ночевкой или как?

– Не знаю.

– Ну ладно… Звони, если что. Если тебя твоя Маринка поздно отпустит, я на машине встречу.

– Нет, не надо. Я сама. Все, Лень, пока!

Она быстро отключилась, будто телефон жег ей ладонь. И зажмурилась от стыда. Потом нервно сглотнула, будто по пищеводу прокатилось что-то ужасно жгучее. И горькое вдобавок.

Да уж… Не зря говорят, что самая горькая пилюля на свете – это вранье дорогому человеку. И сама по себе ситуация – сплошная горечь и абсурд… Горше не придумаешь, а все равно глотаешь. Как так?

Машина тем временем уже выехала за город, и в открытое окно полились травяные лесные запахи, устоявшиеся за день на солнце, терпкие, вкусные. Вот струей ворвался горький запах полыни… Горький и сладкий одновременно, так тоже бывает. Сочетание несочетаемого. Как объяснение. Как оправдание. Как неизбежность вранья. И как прощение неизбежности…