Изобличитель. Кровь, золото, собака

– Составил, – кивнул пристав. – Именно что – кое-какую… На сей раз народец помалкивает, жмется, клещами каждое слово вытаскивать приходится, и на увещевания тратить гораздо более времени, чем обычно… Такова уж обстановка. Картина представляется следующей… Не менее чем полусотне человек – главным образом мужикам, причем в подавляющем большинстве справным, пьющим умеренно, ночью являлась то разнообразная нечисть, то всякие прочие страхи – зверье там, всякие чудища, покойники. И всякий раз одно и то же: вреда никому не причинялось ни малейшего, но страху натерпелись немерено. – Он горько усмехнулся. – Единожды даже пошло на пользу. Года четыре назад пропал у нас один мужик, как в воду канул. Только лошадь его с тарантасом сама в село пришла. А поскольку ехал он с ярмарки, где зерна продал приличное количество – из кулаков был, не из простых справных хозяев, – то денежек с собой должен был везти немало по сельским меркам. Вот и подозревали, что кто-то, прознавши, его вечерней порой на дороге и перенял. Но улик не было ни малейших. И вот представьте: неделю назад прибегает ко мне утром в полном расстройстве чувств один экземпляр… Мужик не особенно пьющий, в общем, справный, но есть в нем этакая червоточинка. В молодости из-за девки соперника ножом пырнул, его счастье, что тот жив остался, так что отсидел наш герой всего годик. И потом с ним было… всякое. Так и остался на крепком подозрении в связях и с конокрадами и с фальшивомонетчиками: у нас в Богоразовском – это в соседнем стане, верст полсотни отсюда – некоторое время назад накрыли шайку. Серебряную якобы денежку довольно мастерски лили. Подозрения остались, а крепких улик и свидетелей не нашлось. Темная, скажу вам, личность… И вот прибегает он ко мне, падает на колени, вы себе только представьте, и начинает каяться. Я, говорит, четыре года назад на большой дороге Луку Литвинова и перенял, уработал кистеньком насмерть, забрал чуть ли не двести рублей денег, часы золотые снял, портсигар серебряный с золотыми финтифлюшками, а тело в лесу закопал. Проделал все так, что комар носу не подточит. А вчера, говорит, трясясь, всю ночь меня Лука Литвинов донимал, вопрошал: ты зачем меня убил, варнак, и без христианского погребения зарыл, как собаку? Вреда не делал, не душил, ничего такого – но донимал чуть ли не до рассвета и посулился каждую ночь в гости ходить. Тут мужичок и сломался… Ну, решил я проверить – больно уж убедителен был. И что вы думаете? В избе у него, в тайнике в запечье отыскались и часы, и портсигар, и несколько рублевиков богоразовской работы. А в лесу, в том месте, куда он нас привел, скелет выкопали, и был это, никаких сомнений, Лука Литвинов. Вот так, один-единственный раз получилась польза, а в остальных случаях – никому ни пользы, ни вреда, кроме одного типа, о котором я чуть погодя, – только тягостного недоумения прибавляется. Искал я связь меж личностями всех, кто пережил нашествие нечисти или прочего – ничего не нашел, чуть мозги не вывихнул. Одно понял: все, с кем сие происходило, обитают в Терешинском конце – у нас так называют восточный кусок Красавки, где приход церкви Святого угодника Николая Мирликийского. Конец немаленький, не менее сотни дворов. С жителями других концов села тоже такое происходило, но примерно с десятком, не более. Главным образом на терешкинских навалилась напасть. И другое тоже, уже без всяких исключений, с ними же происходило. Под окнами человек у десяти ночами некий нечеловечий голос завывал, хохотал нелюдски, стращал разными несчастьями, беды пророчил, открывал разные секреты… впрочем, я так полагаю, врал все. А несколько человек саму смерть видели – стояла неподвижно ночью с косой наперевес у забора, малое время постоявши, пропадала. Имейте в виду, Ахиллес Петрович: случаев таких, подозреваю, могло быть больше, чем мне стало известно… – Он помолчал и конфузливо признался: – Расскажу, что уж… И у меня дней десять тому назад на подворье нелюдской голос объявлялся, издевался всячески, сказал даже, тварь, что супруга моя с Никишкой-мельником крутит… только вранье все это, точно знаю. Недолго он окаянствовал, минут несколько. Я набрался храбрости, думаю, не мне, становому приставу и отставному штабс-капитану, нелюдских голосов бояться. Выскочил на двор с наганом – только никого там не было, и голос еще раньше унялся. Именно здесь все и было, – он кивнул за окно. – Подворье мое, где мы с вами сейчас сидим, в Терешкинском конце и расположено… Вот такие дела, Ахиллес Петрович. Честью вам клянусь, так и было со мною. И не пил я запоями, и сумасшествию не подвержен, специально к доктору ходил, он сказал, что у меня все в порядке. А теперь, поскольку я вам все изложил, самое время помянуть о том единственном случае, когда вред б ы л… Обитал у нас такой Матвей Лукич Капитанов…

– Знаю, – сказал Ахиллес. – Кулачок высокого полета, арендовал десятин сотню у Лесневского.