Изобличитель. Кровь, золото, собака

Потом он вскочил – перед ним стояла Ванда, глядя так восторженно, преданно, любяще, что он, пожалуй, променял бы на этот взгляд генеральские погоны (которые, правда, не рассчитывал когда-нибудь получить).

– Ты был великолепен, коханый, – сказала она. – Так все распутать…

– Ну, ты тоже не подкачала, помощница сыщика, – сказал он, улыбаясь. – Не будь твоего «Байярда», еще неизвестно, как бы обернулось дело…

– Ты же сам сказал, что следует быть готовым к любым неожиданностям. А еще раньше рассказал, что незаряженным пистолетом можно напугать не хуже, чем заряженным, вот я его и взяла.

– Ты хорошая ученица…

– Я быстро обучаюсь всему хорошему, – сказала Ванда, с лукавой улыбкой подходя вплотную.

Они целовались долго и самозабвенно, пока поблизости не раздалось деликатное и смущенное покашливание пристава.

Серые арестантские будни

Неисповедимы и загадочны порой пути человеческого мышления…

Когда Ахиллес был вольной птицей и мог идти в любую сторону, куда заблагорассудится, его как-то даже и не тянуло без особой надобности выходить за ворота. Теперь, когда он оказался под домашним арестом, ограниченным пределами подворья Митрофана Лукича, наоборот, с неодолимой силой тянуло пойти куда угодно, лишь бы оказаться за пределами импровизированной тюрьмы, в которую он угодил, самое обидное, даже не по распоряжению полкового командира…

Как часто случается, беда нагрянула внезапно. Вернувшись в Самбарск, на вопрос Лаша, как все обошлось, ответил, что обошлось в лучшем виде. И три дня усердно посещал уроки офицерской словесности, где даже оказался не самым нерадивым знатоком уставов.

А на четвертый день – грянуло. Мальчишки с утра носились по улицам, размахивая экстренным выпуском «Самбарского следопыта», на этот раз вышедшего не на двух страницах, а на четырех. Полное (слишком полное!) изложение событий в Красавине и Красавке – со многими подробностями, которых Ахиллес тогда и не знал. Выяснилось, что Тучин (названный полным именем, как и трое его сообщников) был личностью гнусной, но довольно интересной. Закончил медицинский факультет Дерптского университета, где когда-то учился великий русский хирург Пирогов, но ни в медицину, ни в науку не пошел, хотя профессора ему и прочили большое будущее. Как выражались пышным слогом романисты прошлого столетия, да и нынешние порой, встал на тернистую стезю порока. Познакомившись с каким-то «архимагистром тайных наук», некоторое время ему ассистировал, а потом, набравшись опыта в облапошивании простаков, пустился, так сказать, в самостоятельное плавание, где и развернулся. Драгоценностей лишились не только помянутые доктором Стекловым баронесса и капитан, но и еще несколько человек из высшего общества – причем при обстоятельствах, при которых им было попросту стыдно обращаться в полицию, чтобы не выставить себя на всеобщее посмешище. Очень изящно все было проделано, в стиле Калиостро и Казановы, самых знаменитых аферистов позапрошлого столетия. Но из Петербурга все равно пришлось уехать – стало припекать пятки. После «гастролей» в Москве и Нижнем Тучин, уже в сопровождении троих подручных, объявился в Казани. Где и получил, если можно так выразиться, подряд на работу – то есть сделать все, чтобы земли Казимира Лесневского перешли в другие руки. И закрутилось…

Сам Тучин особенной откровенностью не страдал, но остальные трое пели как соловьи. Алешка сознался даже, что передал Маринке Горшечниковой пузырек со смертельным зельем, что потом убил ее ножом, – правда, упрямо твердил, что делал все это под гипнотическим внушением Тучина. Как оказалось именно он, подкупив двух кабатчиков, подливал в их водку (разумеется, не в ту, что пил сам) зелье, заставлявшее отравленных видеть всякие ужасы. Но и это, конечно, было следствием зловещего тучинского гипноза.

Иоланта не отставала. Она призналась и в том, что ежедневно то подливала зелье, то подсыпала в стакан вечернего молока пана Казимира, деликатно поименованного как «помещик Л.». Но и она объясняла все гипнотизмом Тучина, управлявшего ею, как куклой. Ее ночные завывания под окнами крестьянских изб, как легко догадаться, были вызваны тем же гипнотизмом.

(Правда, она уверяла, что искренне верила, что речь идет не о лекарстве, ухудшающем здоровье «помещика Л.», а наоборот, о некой панацее тучинского изобретения, как раз и призванной излечить неведомую хворь.)