Изобличитель. Кровь, золото, собака

– Что же у нас получается? Истомин, когда вернется из Парижа, окажется в самом пиковом положении. Я не большой знаток церковной обрядности на сей счет, но слышал в свое время, что расторгнуть брак можно лишь в случае прелюбодеяния одного из супругов… и чего-то там еще, словом, по причинам, на которые эта парочка никогда не пойдет. И в этом случае расторгнуть брак не могут ни сам патриарх, ни государь император… Свалился Истомину на шею нежданный зять… – Он наконец взял свой лафитник и тоже осушил одним махом. – И каковы же будут последствия? Дочку, я слышал, Истомин очень любит и вряд ли на старинный манер проклянет. В особенности если она будет твердить, что Качурин – ее настоящая большая любовь… а эта дуреха, похоже, действительно так и полагает. И никак он не захочет, чтобы его единственная кровиночка, воспитанная в роскоши, в убогом приказчичьем домишке полы подметала и самовар раздувала. Либо выделит им на лучшее обустройство немаленькое приданое, либо, кто его знает, может новоявленного зятя и в дом принять, на хорошее место устроить. И вполне может оказаться, Варечку наследства не лишит. – Он покрутил головой и не удержался от грубого солдатского ругательства. – Что же получается? Этот мерзавец, альфонс этот, добился чего хотел…

– А вот это еще ба-альшой вопрос! – рыкнул чуть захмелевший Митрофан Лукич, прокурорским жестом воздев указательный палец. – А вот это еще как посмотреть! Вы что ж, Ахиллий Петрович, полагаете, что для венчания достаточно, если жених и невеста достигли соответствующего возраста и заявляют, что в брак вступают по обоюдному согласию?

– Ну, примерно так мне и представлялось… – сказал Ахиллес.

– А вот и ничего подобного! – с тем же пылом воскликнул Митрофан Лукич. – Бумаги нужны! И не одна! Я, когда с супружницей венчался, предварительно два дня бумаги выправлял. Правда, как оказалось, сейчас бумаги нужны чуточку другие, но все равно нужны, четырех аж видов! Ежели позагибать пальцы… – Он и в самом деле прижал к ладони толстый указательный палец. – Считайте. Бумага от доктора о том, что ни жених, ни невеста не страдают душевными расстройствами и совершенно нормальны умом. Бумага о том, что жених и невеста не состоят в родстве вплоть до четвероюродного. Бумага о том, что жених и невеста не состоят в свойстве вплоть до троюродного. Но это все пустячки. Самое-то главное, самое-то важное… – Он выдержал театральную паузу. – В случае, ежели жених либо невеста уже достигли возраста, позволяющего венчаться, но не достигли совершеннолетия, сиречь двадцати одного года, необходима еще и бумага от родителей, что на брак они согласны! Такие вот пироги с параграфами! Если нет хоть одной бумаги, венчать нельзя. Священника, что на такое пойдет, если дело откроется, сана лишают, а то и за решетку отправляют.

– Ну, в таком случае я решительно ничего не понимаю, – сказал Ахиллес. – Выходит, все же не было венчания?

– Ну отчего же. Очень даже свободно могло и быть. – Митрофан Лукич заметно пригорюнился. – Служители божьи – они ж не святые поголовно, подвержены всем тем же соблазнам, что и миряне… Сребролюбию в том числе. Деньги у Варечки быть могут – или могла через Качурина какую драгоценность продать. И запросто мог сыскаться какой-нибудь беззастенчивый батюшка, что соблазнится на злато, обвенчает и в церковную книгу запишет честь честью. Не каждый ведь вор и разбойник попадается. Вот точно так же и не всякий бесчестный поп попадается. Любой ведь, кто законы нарушает, думает, что он самый хитрый и уж его-то не словят. Неужели не слышали о таких случаях?

– А ведь слышал… – сказал Ахиллес. – Только не подумал как-то… В самом деле, священники – тоже люди…

– Дело, может статься, провернуть было и не так уж сложно, – продолжал Митрофан Лукич. – Я тут много чего успел обдумать… Три бумаги из четырех они могут выправить самые настоящие, ни у кого подозрений не вызывая. Ну какой доктор что заподозрит, если они к нему придут порознь и попросят свидетельство о душевном здоровье? Мало ли людей так приходят, для самой разной надобности. И две другие бумаги, касаемо родства и свойства, точнее, их отсутствия легальным образом выправить нетрудно – особенно если сунуть крапивному семени красненькую[74]. Словом, дело нетрудное. Главная загвоздка – бумага от родителей о согласии. Вот тут две дорожки… Может, поп за хорошие деньги на ее отсутствие глаза закрыл… а может, Качурин – или кто из его знакомых – эту бумагу самым наглым образом подделал. Мне отец дьякон все подробно растолковал; разрешение родительское пишется не на гербовой бумаге, а на простом листе, печатью не припечатано, нотариусом не заверено. Долго ли подделать? Откуда попику из какого-нибудь окраинного прихода почерк Истомина знать? Да и остальным нашим священникам? И никогда они, отец дьякон сам говорил, почерка не проверяют. Есть бумажка – и ладушки…

– Ага! – сказал Ахиллес. – Значит, можно все же доказать, что брак заключен незаконно, а потому подлежит расторжению?