Изобличитель. Кровь, золото, собака

– Студиозус… Естественник… Если уж собрались стреляться, нужно было предварительно узнать всё об оружии. Ведь никогда в руках не держали? Вы что, не могли в Волгу прыгнуть или там петельку на шею накинуть, яду раздобыть?

– Т-так быстрее, – пробормотал белый как полотно студент, постукивая зубами. – М-моментально…

– Логично… – покрутил головой Ахиллес.

Выражение лица студента описанию обычными человеческими словами не поддавалось: дергалось, гримасничало, глаза закатывались, зубы стучали. Лицо человека, знавшего, что через мгновение он умрет, и вдруг оставшегося в живых. Наверное, так выглядят те, кто при повешении срывается с виселицы.

Дело явно шло к истерическому припадку, не нужно быть врачом, чтобы это понять. Ну что ж, имелось хорошее средство… Ахиллес, не церемонясь, залепил студенту две крепкие, оглушительные пощечины – с правой, с левой! Критически присмотрелся и вкатил еще одну с правой. Крепко ухватив за ворот мундира, поволок к столу, с силой опустил на стул (ветеран мебельной промышленности жалобно заскрипел и зашатался, но, вот чудо, не развалился). Налил до краев лафитник, пролив немного на скатерть, сунул Пете в руку и рявкнул:

– Залпом!

Дергаными движениями механической куклы Петя поднес лафитник ко рту и осушил до донышка. Ахиллес сунул ему в зубы папиросу, поднес спичку. Петя машинально затянулся, вторую затяжку делал, уже держа папиросу рукой. Усевшись напротив, Ахиллес налил себе до половины, выпил, закурил и какое-то время сидел, внимательно разглядывая студента. Наконец сделал вывод, что вполне понятное шоковое состояние прошло, истерики ожидать явно не следует, Петя по-прежнему пребывает в серьезном расстройстве чувств, но уже вернулся в окружающую реальность. Вот и слезы уже больше не текут, и зубы не стучат, и рученьки не трясутся…

Выпустив дым, Ахиллес спокойно сказал:

– А вы, Петя, оказывается, большая свинья и большой эгоист. Не знаю, что стряслось, охотно готов поверить, что у вас были крайне серьезные причины для такого поступка, но никуда не деться от того печального факта, что вы превеликая свинья и страшный эгоист…

– Почему? – прямо-таки пролепетал студент.

Ахиллес жестко усмехнулся:

– Потому что думали о себе и совершенно не думали обо мне. В каком положении я оказался бы, будь настолько неосмотрительным, что дал бы вам заряженный пистолет? В моей квартире обнаруживают человека с пулей в сердце, выпущенной из моего пистолета… Полиция наверняка разобралась бы и не стала бы обвинять меня в убийстве, но все равно эта история меня изрядно скомпрометировала бы. Непременно поползли бы самые дурацкие слухи и сплетни, такое частенько бывает и в менее серьезных случаях… Так что, уж простите на худом слове, свинья вы и эгоист. А я вас добрым приятелем считал…

– Ахилл, простите! – прямо-таки возопил Петя, глядя на него глазами побитой собаки. – Тысячу раз простите, если только можете! Да, я свинья, эгоист, черт знает еще кто угодно… Но я не мог больше жить, отрешился от мира, от людей, ничто и никто… не имели значения, мне оставалось одно…

– Уже простил, – сказал Ахиллес мягче. – На человека в таком состоянии как-то не могу сердиться… Что случилось, Петя? У вас что, было крайне неприятное для вас объяснение с Ириной? Она сказала, что вы не должны питать никаких надежд? Других причин я что-то не вижу…

– Если бы! Случись так, я нешуточно горевал бы, тосковал, терзался, но ни за что не стал бы… Напился бы вдрызг, и не более того. Все гораздо хуже. Мне отказали от дома. Потому что считают вором, укравшим одну из лучших драгоценностей княгини. Клянусь вам, я не брал! Мне бы и в голову не пришло… В конце концов, у меня не было ни малейшей необходимости, ни карточного долга, ни шантажиста, требовавшего больших денег, да и поводов для шантажа я никогда…

– Успокойтесь, Петя, – сказал Ахиллес в несказанном удивлении, еще мягче. – Не клянитесь, я вам и так верю. Смею думать, неплохо вас изучил за время нашего знакомства. Вы, безусловно, не тот человек, что способен украсть что бы то ни было… особенно в доме девицы, к которой вы испытываете неподдельные чувства. И вам действительно нет нужды срочно раздобывать деньги для покрытия какого-то греха. Я не представляю за вами такой грех… Не волнуйтесь так, мы попробуем поискать выход… Расскажите с самого начала, только, я вас прошу, без лишней экзальтации, она совершенно ни к чему, потому что не способна ничему помочь… Как все было?

– Вчера я был у Тураевых, минут десять провел в большой приемной, потом поднялся в гостиную, и мы с четверть часа говорили с Ириной. Никаких объяснений, ничего такого, самый обычный визит… А сегодня утром князь Тураев прислал за мной коляску с камердинером – хотел срочно меня видеть. Я приехал. Он держался со мной очень сухо. Он сказал: вчера княгиня – она чуточку рассеянна, вы же знаете – оставила на столе в большой приемной ту брошь, что называет «Голубой». Вы ведь знаете…