Изобличитель. Кровь, золото, собака

– Ну конечно, – сказал Ахиллес и вновь наполнил его лафитник. Сказал: – А я думал, вы уехали, у вас ведь вот-вот начнутся занятия…

– Должен был послезавтра, – ответил Петя, разделавшись со вторым лафитником в точности как с первым и снова не закусив (что тоже было у него не в обычае).

Ахиллес не сразу, но понял, в чем тут странность: Петя сказал: «Должен был», а не «Уезжаю послезавтра», как следовало бы ожидать.

Присмотрелся к студенту внимательнее: положительно, что-то не то… Всегда аккуратно причесанные на прямой пробор волосы подрастрепаны, верхняя пуговица студенческого мундира не застегнута, вообще вид у Пети какой-то странноватый, таким Ахиллес его никогда прежде не видел – сидит, понурясь, правую щеку явственно подергивает время от времени нервным тиком, определенно подавлен, расстроен, форменным образом угнетен…

Одним словом, выглядит как человек, с которым случилось что-то крайне неприятное. Но что могло случиться со студентом из благополучной, отнюдь не бедной семьи потомственных дворян (отец – инженер Министерства путей сообщения, имеет два ордена, на хорошем счету у начальства, занимает немаленькую должность начальника депо, штатский полковник – ну а жалованье у инженеров-путейцев вообще в министерстве самое высокое в Российской империи)? В карты крупно проиграться не мог – не играет совершенно, да и прочими, так сказать, мирскими соблазнами пренебрегает. Прежестокая размолвка с Ириной? Или появился более удачливый соперник? (Ахиллес знал: у Пети с младшей дочерью княгини Тураевой не завязался, в общем, серьезный роман – но всё шло к тому, что он вот-вот завяжется.) Или что-то еще?

– Что-нибудь случилось, Петя?

– Да нет, с чего вы взяли, Ахиллес?

И бодрость тона, и мнимая веселость были наигранными, никаких сомнений. Любой бы не ошибся. Что-то все же случилось, это ясно. Но Ахиллес не стал задавать новых вопросов – коньяку в бутылке оставалось не менее двух третей. Очень часто человек, с которым случилось нечто неприятное, подвыпив, стремится раскрыть душу перед собеседником. Так что предоставим события их естественному ходу…

Поэтому он сидел спокойно, курил и молчал. Петя вдруг поднял на него какие-то странные глаза, то ли тревожные, то ли отражавшие сильное душевное волнение:

– Ахиллес, вы можете выполнить небольшую просьбу?

– Конечно, Петя.

– Можно я посмотрю ваш револьвер? – Он заторопился, словно видел надобность в подробных объяснениях. – Понимаете, я… Мы заключили пари на приличную сумму… касательно надписей на оружии… Обидно было бы проиграть, а вы – единственный из моих хороших знакомых, у кого есть револьвер… Я только посмотрю надписи, чтобы окончательно увериться, кто же прав…

И это тоже звучало невероятно фальшиво. К тому же за Петей никогда не водилось такого обыкновения – заключать пари, особенно на «приличную сумму». «Что-то здесь крепенько не так», – подумал Ахиллес и, сохраняя на лице полнейшую невозмутимость, ответил:

– Ну конечно, Петя, это такой пустяк…

Он прошел в угол, где в столе лежала кобура, достал браунинг и, старательно держась так, чтобы его спина заслоняла от Пети оружие, нажал кнопку. Хорошо смазанная обойма выскочила совершенно бесшумно. Привычно поймав ее, Ахиллес быстренько выщелкнул все патроны в ладонь, сложил их в ящик стола – судя по их количеству, патрона в стволе не было. Тихонечко вставил обойму на место, поставил пистолет на предохранитель и вернулся к столу. Протянул Пете браунинг рукояткой вперед:

– Вот, извольте. А что там насчет надписей?

– Да ерунда, совершеннейшие пустяки… – сказал Петя с жалкой, вымученной улыбочкой. – Сплошные пустяки…

Эта улыбочка и нервный, прерывающийся голос окончательно убедили Ахиллеса: дело неладно, дело нечисто… Однако он не двинулся с места и не сказал ни слова: в руках у студента был безобидный кусок железа, так что лучше всего и дальше ожидать развития событий…

– Темновато тут у вас, – с вымученной улыбкой сказал Петя.

Резко отодвинув жалобно скрипнувший старый стул, встал и направился к окну. Ахиллес, сощурившись, смотрел ему в спину: в комнате было достаточно светло, чтобы без труда прочитать и надписи, сделанные гораздо более маленькими буквами, чем те, что имелись на браунинге. А зрение у Пети было преотличное…

Он стал уже догадываться, что должно произойти. И окончательно уверился в своих подозрениях, когда правая рука студента исчезла из виду так, словно была прижата к груди. Или прижимала к груди кое-что…

Достигнув окна в два прыжка, Ахиллес схватил Петю за плечо и развернул лицом к себе. Студент, крепко зажмурясь, все еще прижимал к груди дуло браунинга, прямо напротив сердца, его указательный палец, побелевший от усилия, давил на спусковой крючок – который, конечно же, ни на миллиметр не сдвинулся.

Без труда вырвав из руки Пети браунинг, Ахиллес опустил его себе в карман. Все обошлось, но он все же волновался по некоторым причинам и потому не удержался от едкого замечания: