Изобретение Мореля. План побега. Сон про героев

Серая и низенькая, как крыса, женщина тотчас ускользнула прочь. Гауна, разволновавшись, кое-как привел себя в порядок и, все еще полуодетый, побежал к плотнику. Клара каким-то странным голосом сказала, что отцу не совсем хорошо.

– Я сейчас же иду, – сказал Гауна.

– Нет, не надо, – заверила его Клара. – Ничего страшного, я просто не хочу оставлять его одного.

Она попросила его выйти и немного поразвлечься, ведь он целую неделю работает в такой холодной мастерской, ему надо отдохнуть; она считает, что он похудел и стал нервным. Она спросила, выходил ли погреться на площадь, и еще до того, как он успел солгать, предложила ему сходить в кино за них обоих. Гауна на все говорил «да», а Клара продолжала: пусть он зайдет за ней часов в восемь, на ужин они обойдутся чем угодно, может быть, откроют какую-нибудь банку консервов, которые так никогда и не решались попробовать.

Гауна вернулся домой, поблагодарив плотника за любезность (плотник ничего не ответил, даже не поднял головы) и понял, что ему наконец представился долгожданный случай. Сегодня же он вновь вернется к расследованию своих приключений на озерах, попытается раскрыть тайну третьей ночи. Он не испытывал никакого нетерпения, никаких сомнений. С удовольствием он подумал, что решение, принятое уже давно, всегда находилось, так сказать, под рукой и дожидалось подходящего момента и что он мог бы показаться стороннему наблюдателю человеком слабовольным или, по крайней мере, человеком, очень слабо желающим раскрыть именно эту тайну. Однако дело обстояло не так, и теперь, когда миг настал, он это докажет.

Конечно, для того, чтобы осуществить столь смутные планы, было бы свинством просто сказать Кларе в субботу или в воскресенье: «Сегодня мы никуда вместе не пойдем» или как-нибудь вечером уйти одному, чтобы она подумала невесть что. А если бы ему все же пришлось что-то объяснять – ведь женщины как прицепятся… – она решила бы, что он обманщик или не в своем уме.

Он отнес на кухню принадлежности для мате и собрался было вытряхнуть старую заварку в раковину, но передумал, долил воды, попробовал и сразу же с отвращением выплюнул; затем сполоснул посуду и убрал все в шкафчик.

Хотя на нем была шерстяная нижняя рубашка, он натянул свитер, связанный ему Кларой (он всегда выражал откровенную нелюбовь к свитерам, а именно этот, в частности, казался ему слишком ярким и броским для мужчины; но бедняжка Клара огорчалась, если он не радовался ее подарку, да и какого черта, холод в тот день был нешуточный). Он надел на себя все, что мог, влез бы и в пальто, если бы только когда-нибудь собрался его купить.

Быстрым шагом, чтобы согреться, но какой-то вялый и усталый, он пришел на перрон Сааведры, купил билет до Палермо и сел ждать поезда. Не успел он сесть, как подумал, что его план еще не созрел: скажем, пойдет он бродить до изнеможения по парку Палермо, а, в сущности, для чего? Все это впустую. Гораздо лучше было бы предварительно разработать в деталях весь план действий, а пока что пойти в кинематограф с Ларсеном. Билет жег ему карман, но он не осмеливался его вернуть, потому что в кассе сидел совершенно незнакомый человек. Если Ларсена нет дома, решил он, вставая и направляясь к выходу, тогда он воспользуется билетом. Но с чего это Ларсену не быть дома?

Район, где он прежде жил, теперь вызывал в нем некую ностальгию, смешанную то ли с нежностью, то ли с раздражением; рассеянно он вошел в дом и постучал в дверь своей бывшей комнаты. Никто не ответил. Хозяйка – которую он позвал слишком громко, которую обидел своей невнимательностью и нетерпением, не откликнувшись на неизбежные приветствия и вежливые расспросы, – сказала, что сеньор Ларсен только что ушел, и захлопнула двери. Выйдя на улицу, Гауна заколебался: то ли идти на станцию, то ли отправиться к Табоаде. В этот миг, весело нажимая на педали трехколесного голубого велосипеда и улыбаясь во все заросшее щетиной лицо, показался Мусель (так называли в квартале приказчика магазина «Ла Суперьора» из-за его привычки упрямо, под любым предлогом, упоминать в разговоре свой родной порт); Гауна спросил у него, не знает ли он, где Ларсен.

– Нет, не знаю, не знаю, – ответил Мусель. – Ну, а вы что тут делаете? Отчего вы один? Неужто вам уже наскучила семейная жизнь? Не может быть, не может быть.

Они дружески похлопали друг друга по спине, и Гауна пошел на станцию. Он уже жалел, что задал Муселю этот вопрос. Кроме того, подумал он, можно ли упускать случай заняться окончательным расследованием? Как он ни старался себя обмануть, ему было тревожно и не по себе. Он пришел как раз вовремя – поезд уже отходил, он едва успел вскочить в последний вагон. Он вышел на проспекте Вертис, прошел под мостами, пересек Роседаль и углубился в парк.

XXXII