В тот день Гауна пришел в час дня и огляделся, ища хозяина, чтобы извиниться за опоздание. Ламбрускини сидел в углу на корточках и пил кофе. Гауна открыл было рот, но Ламбрускини сказал:
– Ты много потерял сегодня. Тут явился один клиент со «штутцем». Хочет, чтобы мы подготовили машину к Национальным гонкам.
Гауна попытался заинтересоваться известием, но не смог. В этот день всё его раздражало.
Он оставил работу незадолго до пяти. Оттер руки до локтей тряпкой, смоченной в бензине, потом взял кусочек хозяйственного мыла и вымыл руки, ноги, шею, лицо; тщательно причесался, смотрясь в осколок зеркала. Одеваясь, он думал, что после мытья этим котелком холодной воды ему стало лучше. Сейчас он пойдет в «Платенсе» и поговорит с ребятами. Внезапно он ощутил огромную усталость. Ему уже не было интересно узнать, что произошло прошлой ночью. Захотелось пойти домой и лечь спать.
VIII
Гауна вошел в кафе «Платенсе», освещенное приметными стеклянными шарами, которые свисали с потолка на длинных шнурах, обсиженных мухами. Ребят здесь не было. Он нашел их в биллиардной. Когда Гауна открыл дверь Бриолин – Майдана – готовился к карамболю. На Майдане был чуть ли не фиолетовый костюм, туго застегнутый на все пуговицы, а на шее – пышный ярко-белый шелковый платок. Немолодой господин в трауре, известный под прозвищем «Черная кошка», собирался записать результат на доске. Очевидно Майдана поторопился, и хоть карамболь был нетрудным, он промазал. Все засмеялись. Гауне показалось, что атмосфера насыщена смутной враждебностью. Майдана постепенно успокоился.
– Великий чемпион бьет без ошибки, – извинился он, – но не выносит помех.
– Что вы хотите? Вдруг является святой… – услышал Гауна замечание Пегораро.
– Святой? – беззлобно отозвался он. – Да уж тебя-то перед смертью я сумею причастить.
Он почувствовал, что расспросить о событиях прошлой ночи будет не так просто, как он предполагал. Впрочем, он не испытывал ни особого желания, ни особого любопытства.
Все следили за игрой, и тут внезапно явился он. Хотя смятение ребят вполне можно было понять, Гауна все же спросил себя: а не было бы объяснение иным, если бы он знал, что случилось накануне.
Если он хочет, чтобы приятели что-то ему рассказали, надо быть очень осторожным. Сейчас нельзя ни уходить, ни задавать вопросов. Он просто должен находиться тут. Это как с излечимыми болезнями – их излечивает лишь время. Он ясно ощущал, что выключен из разговора. С ребятами такое происходило у него впервые. Или он впервые заметил, что это происходит. «Я дождусь семи», – сказал он себе. Он был свидетелем, но таким, которому нечего свидетельствовать. Он продолжал размышлять: «Массантонио закроется не раньше восьми. Когда он закроется, я пойду к нему. Значит, я уйду не в семь, а без четверти восемь». Противоречить самому себе доставило ему тайное удовольствие. Больше удовольствия, чем заниматься этим непривычным делом: подглядывать за своими друзьями.
IX
Парикмахерская была уже закрыта металлической шторой, и он вошел через боковую дверь. В глубине виднелся земляной двор, просторный и неухоженный, с тополем посредине, обнесённый нештукатуреной кирпичной стеной. Смеркалось.
Он открыл решетку и позвал. Служаночка хозяина (сеньора Лупано, который сдавал парикмахеру помещение), сказала, чтобы он немножко подождал. Гауна видел спальню, кровать из ореха с накладными металлическими украшениями, голубое покрывало и на нем черную целлулоидную куклу, шкаф из такого же дерева, что и кровать, – в его зеркале отражались покрывало и кукла – и три стула. Девочка не возвращалась. Гауна услышал во дворе грохот жестянок. Он сделал шаг назад и посмотрел. Какой-то человек перелезал через стену.
Подождав, он снова позвал. Девочка спросила, разве сеньор Массантонио еще не вышел к нему.
– Нет, – ответил Гауна.
Служаночка снова пошла за парикмахером. Потом вернулась.
– Не могу его найти, – сказала она как ни в чем не бывало.
Х
В этот вечер они не встречались с Валергой. Несмотря на усталость, Гауна решил его навестить. Потом подумал, что если хочет, чтобы ему помогли раскрыть тайну озер, он не должен делать ничего необычного, не должен привлекать к себе внимания.
В среду ему позвонил в мастерскую незнакомый женский голос. Неизвестная назначила ему встречу на этот же вечер: его просили быть в половине девятого на проспекте Техар, против Вальденегро, – там, где стоят несколько домов, окруженных садами. Гауна спросил себя, не та ли это девушка, и сразу решил, что нет. Он не знал, идти ему или не идти.
В девять он все еще стоял один на пустыре. К ужину вернулся домой.