Изобретение Мореля. План побега. Сон про героев

Они поднялись на четвертый этаж. Им открыла черноволосая девушка. Провинциалка, подумал Гауна. Она была из тех девушек с узким и выпуклым лбом, какие так ему не нравились. Они прошли в маленькую гостиную с акварелями на стенах и кое-какими книгами. Девушка попросила их обождать. Потом один за другим они стали входить в кабинет Колдуна. Гостиная была очень тесная, и после консультации каждый сразу же уходил. Все договорились встретиться в кафе.

Выйдя, Пегораро сказал Гауне:

– Он настоящий колдун, Эмилито. Угадал всё, я даже штаны не спускал.

– Что он угадал? – спросил Гауна.

– Ну… угадал, что у меня прыщи на ногах. Знаешь, у меня все ноги в прыщах.

Гауна вошел последним. Серафин Табоада протянул ему очень чистую и очень сухую руку. Это был худой невысокий человек с густыми волосами, костистым высоким лбом, запавшими глазами и выступающим красноватым носом. В комнате было много книг, фисгармония, стол и два стула; на столе в беспорядке громоздились книги и бумаги, стояла пепельница, полная окурков, лежал серый камень, служивший пресс-папье. На стенах висели две репродукции – портреты Спенсера и Конфуция. Табоада указал Гауне на стул, предложил ему сигарету (Гауна отказался) и, закурив сам, спросил:

– Чем могу служить?

Гауна подумал секунду, потом ответил:

– Ничем. Я пришел за компанию с друзьями.

Табоада бросил только что зажженную сигарету и закурил другую.

– Жаль, – сказал он, словно собрался встать и положить конец разговору, но все же остался сидеть и загадочно произнес: – Жаль, потому что у меня есть что вам сказать. Значит, в другой раз.

– Кто знает.

– Не надо отчаиваться. Будущее – это мир, в котором есть всё.

– Как в лавке на углу? – отозвался Гауна. – Есть всё, если верить рекламе, но попробуйте-ка что-то попросить, и вам ответят: к сожалению, уже кончилось.

Гауна подумал, что Табоада, пожалуй, не так уже умен и хитер, скорее, просто любит поговорить. Тот продолжал:

– Наша судьба течет в будущем, словно река, – в том направлении, в каком мы начертим ее здесь, внизу. В будущем есть всё, потому что всё возможно. Там вы умерли на прошлой неделе, и там вы живете вечно. Там вы превратились в разумного человека, но также превратились и в Валергу.

– Я не позволю смеяться над доктором.

– Я не смеюсь, – коротко ответил Табоада. – Но мне хотелось бы спросить у вас, если вы не рассердитесь: он доктор чего?

– Вы сами должны знать, – сразу же ответил Гауна, – ведь вы колдун.

Табоада улыбнулся.

– Неплохо, молодой человек, – сказал он, потом продолжал объяснять: – Если в будущем мы не найдем того, что ищем, значит, мы не умеем искать. Всегда можно ожидать чего угодно.

– Я многого не жду, – заявил Гауна. – К тому же я не верю в колдовство.

– Быть может, вы и правы, – печально отозвался Табоада. – Но надо еще узнать, что вы называете колдовством. Вот например чтение мыслей. Поверьте, не так уж сложно понять, о чем думает рассерженный и пугливый молодой человек.

Пальцы Табоады казались очень гладкими и очень сухими. Он непрерывно закуривал одну сигарету за другой, делал несколько затяжек, и тушил окурок в пепельнице. Или оттачивал кончик карандаша о полоску серы на спичечном коробке. В этих движениях не было нервозности. Гася сигарету, он казался не нервным, а рассеянным.

– Вы давно приехали сюда? – спросил он.

– Вам лучше знать, – откликнулся Гауна и сразу же опомнился, спросив себя, не выглядит ли его поведение немного смешным.

– Это верно, – согласился Табоада. – Вас позвал сюда друг. Потом вы завели других друзей, быть может, менее достойных вашего доверия. Вы совершили, так сказать, некое путешествие. И теперь тоскуете, как Одиссей, вернувшийся на Итаку, или как Язон, вспоминающий золотые яблоки.

Не упоминание о приключении тронуло душу Гауны. За словами Табоады ему приоткрылся неведомый мир, пожалуй, более чарующий, чем полный отваги и ностальгии мир Валерги.

– В этом путешествии (ведь надо как-то его назвать), – продолжал Табоада, – не все хорошо и не все плохо. Ради себя самого и ради других не предпринимайте его вновь. Это прекрасное воспоминание, а воспоминания – это жизнь. Не разрушайте ее.

Гауна опять почувствовал враждебность к Табоаде и еще недоверие.

– Чей это портрет? – спросил он, чтобы прервать Колдуна.

– На этой гравюре изображен Конфуций.

– Я не верю в священников, – сурово заявил Гауна и, помолчав, спросил: – Если я хочу припомнить то, что произошло в этом путешествии, что я должен делать?

– Попытаться поправиться.

– Я не болен.

– Когда-нибудь вы поймете.

– Возможно, – согласился Гауна.

– Отчего бы и нет? Хотите понять – станьте колдуном; поверьте, достаточно немного методичности, немного прилежания и опыта целой жизни.

Чтобы отвлечь Табоаду, а затем вернуться к расспросам, Гауна указал на камень, служивший пресс-папье.

– А это что?

– Камень. Камень из Сьеррас-Байас. Я подобрал его собственными руками.

– Вы были в Сьеррас-Байас?

– В 1918 году. Хоть это и может показаться невероятным, я подобрал этот камень в как раз день заключения мира. Как видите, это память.

– Девять лет назад! – заметил Гауна.