Изоляция (ЛП)

— Это было бы нормально, — возразил он, и Гермиона разочарованно наблюдала, как к его лицу возвращается горький резкий вид, который был ей так хорошо знаком. — Уверен, ты горишь желанием прочитать мне муторную лекцию в лучших традициях Гриффиндора о доброте или еще каком-нибудь дерьме, вот только мне реально на это наплевать…

— Ты сам спросил, — выпалила она, высвобождая запястье из его хватки и отходя подальше. — Я иду спать. Спокойной ночи, Малфой.

Драко сжал кулаки, когда Грейнджер скрылась в спальне, и спросил себя: какого черта он вел себя так жалко? Это было унизительно и неприемлемо, и он всецело винил ее за это. С того самого момента, как она заразила его своей грязной кровью и одурманила запахом, в особенности его разум. Теперь Малфой подвергался преследующим фантазиям о ней, искушаемый почти случившимся поцелуем, что заставлял его внутренне противиться своим чувствам и в то же время... неимоверно желать большего.

Это сводило его с ума, разбивая сознание на разрозненные фрагменты, которые мучили его нескончаемыми вопросами; заставляли задуматься, как далеко он сможет зайти, чтобы утолить эту неприемлемую тягу к ее вкусу и насытиться им.

Ярость, которую он испытал, когда появился этот чертов Корнер, оказалась порочной и неконтролируемой; Малфоя трясло, но он понятия не имел почему.

Это была не ревность…

Просто ярость. Скорее всего, всепоглощающая ярость.

В этой тюрьме Драко был ограничен в роскоши и комфорте, и ее вкус и запах каким-то образом стали одной из его потребностей, и он не собирался делиться ими ни с кем по ту сторону двери. Пусть он ощущал ее вкус лишь мимолетное мгновение, теперь тот принадлежал ему, даже если ради спасения своего здравого рассудка он не намеревался ощутить его вновь. Он не хотел еще раз прикоснуться к ней. Правда, не хотел; но если Майкл уебок Корнер рассчитывал, что ему удастся урвать глоток Грейнджер, то он чертовски заблуждался.

Малфой не понимал своих опасных эмоций по отношению к ней, они ему не нравились; но эти чувства были мощными и инстинктивными, и их совершенно невозможно было игнорировать.

Он рванул в свою спальню и мысленно попросил Салазара поскорее избавить его от этой… одержимости грязнокровкой. Она унижала его достоинство, лишала рассудка, и Драко опасался, что полностью поддастся ее власти.

Я не поддамся…

Этой ночью ветер стенал подобно мучаемым младенцам, и Гермиона была убеждена, что ее часы врут.

Если сейчас на самом деле было три ночи, значит, она провела четыре часа, бездумно пялясь в потолок, а это было не здорово. Она уединилась в комнате и ни под каким предлогом не собиралась покидать ее, занимая себя написанием всех эссе, что были заданы до самого Рождества. На это у нее ушло три часа, и с тех пор Грейнджер отчаянно пыталась урвать хоть немного сна, но все было напрасно.

И на этот раз дело было вовсе не в ветре…

Не имело никакого значения, насколько сильно она старалась искоренить Малфоя из своих мыслей, у нее все равно ничего не получалось; независимо от того, касалось дело навязчивых воспоминаний об их псевдо-поцелуе или же просто общих размышлений о его поведении. Грейнджер обнаружила, что очарована им настолько сильно, насколько старалась противостоять ему; так же она заметила, что уже некоторое время он не называет ее грязнокровкой. Месяц в присутствии Драко сильно сказался на ней, и она осознала, что стала уверена в своем решении побороть его предрассудки как никогда прежде; хотя она не могла удержаться от мысли, что сейчас она была движима личными причинами.

Она хотела, чтобы он посмотрел на нее по-новому, и она была почти уверена, что это начало происходить.

По крайней мере, она надеялась.

Она села на кровати и потерла лицо ладонями, задумавшись, была ли ее заинтересованность Малфоем приемлемой или хотя бы благоразумной. Вероятно, нет.

По позвоночнику пробежала дрожь, и она подхватила волшебную палочку, чтобы возобновить действие согревающих чар, когда на ум прокралась одна мысль: чтобы побороть ноябрьскую стужу, у нее имелось три одеяла и магия, а что было у Драко? Лишь одно одеяло…

А если он мерзнет?

Грейнджер поняла, что ей не все равно, хотя и должно было быть наоборот. Она знала, что ей свойственно подобное поведение, однако это было чем-то другим; истинная забота о его удобстве заставила задуматься, когда ей стало небезразлично.

Закутавшись в халат, Гермиона покинула постель и попыталась решить, как именно ей стоит поступить. Вариантов было немного: проигнорировать и позволить заносчивому придурку разбираться самому, или же поддаться желанию и согреть его.

— Какого черта я творю? — прошептала она сама себе и прокралась в гостиную.

Простояв в нерешительности по меньшей мере две минуты под его дверью, она сглотнула нервный комок, а затем подняла палочку.

— Алохомора.

====== Глава 12. Сон ======

Годрик милостивый, что я творю?