Израненное сердце

Это приятный ужин. Я рада снова видеть своих родителей. Но этот старый гнев тлеет во мне, глубоко внутри. Не стоило возвращаться сюда, даже на неделю. Надо было отказаться от рекламного предложения и от приглашения родителей.

– В какие дни ты работаешь? – спрашивает отец.

– Завтра и послезавтра.

– Можем мы с утра забрать Генри и сходить с ним на Военно-морской пирс, пока ты будешь на съемках?

– Думаю, он будет в восторге.

– Только не планируй ничего на вечер субботы, – говорит tata. – После митинга запланировано мероприятие.

Я поджимаю губы, но киваю.

– Хорошо. Звучит неплохо.

– Как здорово снова собраться всем вместе, – с улыбкой говорит mama.

Всем, кроме Сервы.

Я моргаю, чтобы не расплакаться, и делаю глоток вина.

Вряд ли можно перестать скучать по людям, которых ты потерял.

Возможно, однажды боль поутихнет. Но пока этого не случилось.

Данте

В субботу утром я встаю рано, чтобы успеть все проверить перед митингом. Мы неплохо сработались с Питерсоном, главой службы безопасности мэра. Он тоже бывший военный, так что мы с самого начала говорили на одном языке. Мы договорились, что он будет большей частью заниматься вопросами безопасности толпы, в то время как я буду отвечать за внешние угрозы, такие как взрывчатка, беспилотные летательные аппараты или атаки с дальнего расстояния.

Когда я приезжаю в Грант-парк, трибуна и ограждение по периметру уже установлены. Политики будут произносить свои речи на одном конце Хатчинсон-Филд, а все присутствующие смогут расположиться на газоне. С западной стороны поля находится берег озера, а с восточной – ряд высотных зданий. Ближайшие здания стоят примерно в 1700 ярдах[34] от трибуны, так что проблем возникнуть не должно. Тем не менее у меня под рукой есть зеркальный щит у основания подиума.

Куда больше меня беспокоят люди на поле. Каждый посетитель митинга должен пройти сквозь металлодетектор, но парк – это огромное открытое пространство. У нас не так уж много охранников, чтобы быть уверенными в том, что никто не проскользнет сквозь ограждения, пряча под курткой пистолет.

Именно поэтому я повторяю монтажной бригаде, чтобы они отодвинули барьеры подальше от трибуны.

– Никто не должен подходить к сцене ближе, чем на пятьдесят ярдов[35], – говорю я им.

– Но такое большое пустое пространство перед трибуной смотрится странно… – жалуется Джессика, распорядительница мероприятия. Похоже, она считает, что я слишком перестраховываюсь. Может, это и так – я не эксперт. Я не привык находить компромисс между требованиями охраны и нуждами фотографов.

– Это половина футбольного поля, – говорит она. – Да ладно вам, думаю, мы можем позволить чуть большую близость…

– Сейчас барьеры всего в десяти ярдах[36], – отвечаю я. – Преодолеть это расстояние под силу даже неопытному стрелку с дешевым пистолетом.

Питерсон неторопливо подходит ко мне – чуть больше шести футов роста, телосложение пауэрлифтера и борода лесоруба.

– В чем проблема? – спрашивает он.

– Данте хочет отодвинуть барьеры, – с плохо скрываемым раздражением говорит Джессика. – Снова.

– Ну тогда сделайте это, – отвечает Питерсон.

– Пятьдесят ярдов? – шипит Джессика.

– Ну… пусть будет половина, – предлагает Питерсон и приподнимает бровь, чтобы убедиться, что меня это устроит.

– Ага, – говорю я. – Ладно.

Это был лишь первый из десяти или двенадцати конфликтов, что вспыхнули у нас за время подготовки. Я заставляю Джессику убрать цветочные композиции, которые загораживают выход со сцены, и говорю ей, что все, кто находятся в зоне встречи, должны пройти проверку, даже те, у кого есть пропуска для прессы.

К тому времени как до митинга остается час, у девушки уже глаза на мокром месте, и она на взводе, словно я все испортил. Может, так и есть. Я знаю, что перестраховываюсь, но Риона просила меня помочь, и я собираюсь выложиться по максимуму.

Кэллам приезжает первым из спикеров, с ним Аида. Они идут медленнее обычного, потому что Аида уже на девятом месяце беременности. В ней растет общий наследник Галло и Гриффинов, который навсегда объединит наши семьи.

В первую половину беременности сестра почти нигде не появлялась. Теперь же она в полном своем расцвете.

Когда Аида проходит мимо меня по траве, солнце светит ей на волосы, и она выглядит как богиня – Деметра или Афродита. Ее кудрявые темные волосы длиннее, чем когда-либо, и ниспадают на плечи. Стройная фигура пополнела, а лицо девушки кажется таким счастливым, каким я его еще никогда не видел. Не веселое или озорное… просто по-настоящему радостное. Ее глаза блестят, на щеках играет румянец, кожа и волосы выглядят здоровыми и сияющими.

Она первая из младших Галло, у кого родится ребенок. Глядя на нее, я испытываю гордость и счастье.

Но также и боль. Я смотрю на Кэллама, который осторожно поддерживает ее под локоть, помогая передвигаться на высоких каблуках по неровной земле. Он помогает ей, защищает ее, хлопочет больше, чем обычно. Вскоре мужчина станет отцом, и я вижу, что для него это значит больше, чем этот митинг или что-либо в мире.

Я завидую своему зятю.