Изумрудная муха

– Что?! Врёшь, ты спрятал. Старый греховодник! Гарем развёл! Для баб своих стараешься. Я помру, они тебя обчистят и на помойку выбросят, старого пса. Оберут тебя, дурака. Даже похоронить будет не на что! Думаешь, помру и заживёшь в своё удовольствие? Я тебя за собой утащу, пёс поганый, голытьба! Всю жизнь у меня на шее сидел. Зарплату, полпенсии и премии все дочке своей отправлял, мне почтальонша доносила. Ты ныл, дескать, она бедная, муж у неё старый, инвалид, парализованный, не работает. Три сына безработные, неполноценные, кривые-косые, глухонемые… А я тут при чём? Почему должна тебя, бугая, содержать? У меня пенсия маленькая, но сбережения есть. Подсмотрел! А ты на мои денежки не зарься. Я их заработала, хе-хе, моё дело – как, – тётя Мура закашлялась и замолкла. Платочком обтёрла лицо и рот.

Степан Кузьмич ползал вокруг кровати и всхлипывал:

– Выходит, я у тебя не заслужил? Слугой был, зарплату отдавал…

– Поговори у меня! Не зарплату, а ползарплаты! Я узнавала. Всегда интерес свой имел… ждал… вот погоди, утащу тебя с собой… в ад, хе-хе… – старуха задохнулась, схватилась за горло.

Он поднялся с трудом. Лицо его налилось кровью, он был всклокочен и тяжело дышал.

– Найду, найду. Завтра буду везде искать. Сейчас сестра придёт, неудобно получится. Любаша приедет в другой раз. Я ей позвоню… – немного спокойнее сказал Степан Кузьмич.

– Люба, не давай ему деньги на сестру. У него хватит нахальства у тебя денежки просить. Я сама с ней расплачиваюсь. Езжай, детка. Хоть посмотрела на тебя. Он пусть ищет пока. Я ему житья не дам. Я и участкового могу вызвать, Шурочку попрошу, у меня на этого паразита, приблудного пса, управа найдётся! – тётя Мура застонала и откинулась на подушки.

– Мусенька, ну зачем ты так? Я верой и правдой… – хныкал старик.

Люба вышла в прихожую, быстро оделась, шагнула за порог. За её спиной вырос Степан Кузьмич. Он был страшен. В его взгляде из-под косматых бровей было столько злобы, что Люба рванулась к лестнице. Позади услышала:

– Позвоню…

На улице морозный воздух вывел её из «столбняка», вернул к реальности. Она побежала на станцию.

В электричке Люба сразу в вагон не прошла, выкурила сигарету в тамбуре. Успокоившись, села в дальнем конце вагона у дверей, в углу, чтобы не было видно её заплаканного лица. Первый раз ей было так жалко тётю Муру, Мурочку, что заболело сердце. Трясясь в электричке, она вспоминала всё, что рассказывали о тёте Муре её бабушка, тётя Варя и Елизавета Ивановна. Перед глазами Любы оживали старые семейные фотографии, вся жизнь её предков по женской линии.