Изумрудная муха

Шли годы, а дела в семье не поправлялись. Запои стали чаще, с работой у отца семейства дела шли хуже и хуже – хозяева таких работников не держали. Наконец Михаил Михайлович докатился до захудалой слесарной мастерской за Рогожской заставой, и семья поселилась в двух тесных комнатках в полуподвале. Прабабушке Наталье пришлось отказать доброй половине своей клиентуры из-за того, что далеко было к ним ездить, а многие стали забывать к ней дорогу. Рукодельниц в Москве и без неё хватало. На новом месте на их семейное тонкое ремесло спроса не было. Кругом жила беднота, и сёстрам пришлось браться за любую работу. Им приносили старьё, и они латали, перелицовывали, надставляли, комбинировали. Из-под их пальчиков вещи выходили как новенькие. Заказчиков было много, но платили они мало. А папаша косил злым глазом – три девки, замуж пора отдавать. Как напьётся – начинает придираться, мог и за косу больно дёрнуть, и выругать. Не попадало только Мурочке. Она умела к нему подластиться, растопить его сердце или куда-нибудь забиться, чтобы не попасть под горячую руку. Вот тогда папаша и стал называть её Мурочкой, в память о любимой кошке, которая долго жила у них в семье. С тех пор так и называли её близкие. Стал Михаил Михайлович узнавать про сватов. Давно равнодушный к делам семьи, тут он проявил неожиданную расторопность. И хотя у дочерей приданого не было, женихи нашлись, тоже из мастеровых, не слишком молодых и репутаций в околотке незавидных. Мамаша со старшими дочками совсем было приуныла, но пронесло беду: поп венчать отказался, велел подождать год-другой. Софье исполнилось пятнадцать, Варваре шёл четырнадцатый, Мурочке было десять. Росла она капризулей, злючкой и лентяйкой. Норовила отлынивать от работы, притворялась больной, чтобы свалить часть своей работы на сестёр. Ей доставалась самая лёгкая работа – перемотать нитки, вдеть нитки в иголки, отыскать нужные по цвету лоскуты, сметать кусочки ткани. Зато она с удовольствием сопровождала мамашу, когда та отправлялась с готовыми изделиями по адресам старых клиентов в центр города. Мамаша рассказывала Софье и Варваре, как по дороге Мурочка глазела на экипажи с шикарными дамами, на франтов и франтих у витрин модных магазинов, с каким жадным любопытством заглядывала в окна богатых домов. Заметив, что после таких походов у Мурочки случаются истерические припадки, она перестала брать её с собой. Припадки начались у младшей дочери давно, когда ей было лет пять. Тогда Михаил Михайлович занимал должность мастера на небольшой фабрике москательных товаров. Однажды на Рождество Мурочку пригласили на детский праздник в семью хозяина фабрики. Старшие сёстры такой чести удостоены не были. Зато постарались: сшили ей новое нарядное платье, завязали огромный розовый бант и проводили до дверей особняка. Ждали в прихожей до конца праздника. Вот стали разъезжаться гости со своими нарядными детишками – у всех гостинцы в красивых коробках. («Куда до них нашей Мурочке!») Вышла и Мурочка в старой шубке, прижимая к груди гостинец, и, не глядя на сестёр, побежала домой, а дома с ней случилась истерика. Она рыдала до рвоты, до судорог, и ничто не могло её унять. Потом два дня лежала похудевшая, жёлтая, отказывалась есть. Думали, что переела сладкого на празднике. Позвали доктора. Доктор прописал воду из аптеки и свежий воздух. Так никто и не понял, чем была больна Мурочка. Со временем прабабушка Наталья стала догадываться, но своими мыслями ни с кем не делилась. Когда на Мурочку «находило», она уже не старалась ни приласкать её, ни утешить. «У, глаза завидущие», – ворчала она, отворачиваясь. Мурочка могла ни с того ни с сего порвать своё рукоделие, швырнуть пяльцы на пол, в бешенстве выскочить во двор и там, спрятавшись за дровами, реветь часами. Мамаша запрещала старшим сёстрам в это время к ней подходить. Знала, что к приходу папаши с работы Мурка как миленькая будет сидеть за работой. «Мученье, а не девка, – говорила прабабушка Наталья. – И что с ней будет, кто её, такую, в жёны возьмёт? А возьмёт – вот уж натерпится…»